Кузнец человеческих судеб

На последней мысли Яна обычно всхлипывала. Обычно, потому что данный сценарий она проиграла в своей голове уже раз двадцать с какой-то маниакальной безысходной зацикленностью.

Максимов ждал ее в вестибюле бизнес-центра. Этот неожиданный галантный шаг окончательно убедил Яну, что все пропало. Интересно, они разрешат ей заехать домой за вещами? Обязательно надо взять альбом с фотографиями, компьютер, ну, одежду, само собой… – сумбурно размышляла Яна, шагая навстречу Максимову. Катю она бросила, молча отцепившись от ее руки и не сказав ни слова. И та теперь в растерянности смотрела вслед подруге и даже окликнула ее разок, пока не заметила, к кому именно она направляется. После этого окликать перестала, а просто во все глаза таращилась на незнакомого мужчину в элегантном дорогом пальто. Незнакомец был широк в плечах, русоволос, обладал приятной, хотя и не выдающейся внешностью и, очевидно, был не беден.

Катя с усмешкой покачала головой. Ай да Янка! Тихушница! Монахиня, синий чулок! И как притворялась ловко! И ведь хоть бы слово!

Яна с кавалером встретились в центре вестибюля, он ей любезно улыбнулся и, подхватив под локоть, повлек на выход. Катя поспешила следом и успела увидеть, как Яну усаживают в серебристый «Мерседес». Катя в моделях не очень разбиралась, но машина была определенно новой, очень большой и элегантной.

Дорогая, наверное, с завистью подумала она и, запахнув дубленку, поспешила к метро, твердо решив вытрясти из скрытной Сорокиной все подробности о состоятельном поклоннике. А вдруг у него холостой друг имеется? Если уж толстушка Яна устроилась, уж ей-то, Кате, тем более должно повезти, с ее-то фигурой.

Тимофей вел машину, искоса с удивлением поглядывая на Сорокину. Она была очень бледной, ужасно напряженной и какой-то вялой. Словно пришибленной. Последнее было особенно необычно. Даже сразу после выписки из больницы, когда Максимов увидел ее впервые, слабая, еще не восстановившаяся после ранения, Яна была наполнена внутренней энергией, она ощущалась в каждом слове, жесте, даже несмотря на ее обычную сдержанную чопорность и на отсутствие всяких эмоций в разговоре с малознакомыми людьми. А возможно, и с хорошо знакомыми. Тимофей вообще считал Яну человеком выдержанным, хорошо владеющим собой. А если и демонстрирующим какие-либо чувства, то исключительно взвешенно и продуманно.

И вот сегодня перед ним словно сидит другой человек. Сорокина выглядела даже – Тимофей недоверчиво взглянул на пассажирку – ну да, беззащитной. Это было очень странно и непривычно. Оказывается, у него уже сложилось твердое, законченное представление о Яне, и теперь новая неожиданная грань, открывшаяся в ней, вдруг остро его заинтересовала. А может, он ошибся и она совсем другая?

Яна плохо понимала происходящее. Максимов явился один. Ни охраны, ни сопровождения. Он был по-прежнему благодушен, подозрительно любезен и оптимистичен. Но все это она отметила как-то вскользь, неосознанно, и то когда уже села в машину.

Играла тихая музыка, машина плавно двигалась вперед в рассеченной желтыми вспышками фонарей дождливой темноте города. Максимов молчал, но молчание это не было тревожным, и Яна потихоньку начала приходить в себя.

Сперва она постаралась понять, где они находятся. Куда бы они ни ехали, этот путь определенно вел не в аэропорт и не к ней домой.

– А куда мы едем? – слабым, неуверенным голосом спросила девушка и сама удивилась, как вяло и жалко он звучит.

– На Крестовский остров, там на окраине парка есть неплохой уютный ресторанчик. Не возражаете?

– Нет, – пискнула Яна, едва не ляпнув: «Так мы что, действительно в ресторан? А побег?»

Обдумав ответ Максимова, она внимательнее всмотрелась в дождливую темноту за окном, потом исподтишка, стараясь не поворачивать головы, поглядела на своего попутчика. Лицо Максимова было абсолютно безмятежно.

Облегчение излилось на Яну блаженным водопадом, словно смыв все страхи, ужасы и напряжение последних нескольких часов.

– Господи, как я испугалась! – всхлипнула она вслух, сама не понимая, что делает.

– Испугались? – недоуменно повторил за ней Тимофей, поворачиваясь к Яне.

Сорокина плакала. По ее пухленьким щечкам совершенно беззвучно текли слезы, но сама она улыбалась. Какой-то необыкновенно чистой, детской, счастливой улыбкой. Вид у нее был невыразимо милый и трогательный, как тогда у Леночки Коромысловой, когда они первый раз поцеловались возле ее подъезда. У Леночки тоже текли по щекам прозрачные капли, только это были не слезы, а дождик, теплый майский дождик.

Тимофей включил аварийку, протянул руку и, повернув к себе Янино заплаканное лицо, улыбнулся ей и…

Спохватился он в последний миг, когда уже почувствовал тепло ее губ. Максимов неожиданно смешался, испугался собственного порыва, с ужасом взглянул в такие близкие и неожиданно светлые глаза Сорокиной и вместо настоящего поцелуя неловко и торопливо чмокнул ее в нос.

Яна сидела, не дыша, и, как последняя тупица, продолжала смотреть на Максимова.