Кузнец из Большого Вуттона

Кузнец убрал цветок обратно в футляр. «Завтра я сам отнесу его в Малый Вуттон. Может быть, тогда Нен с мужем и мать простят меня. Ну, а малышка Том — еще не пришло его время считать дни… да и недели, месяцы и годы тоже».

— Правда, иди, папа! Хотел бы и я пойти с тобой, да, видно, придется подождать. Даже если бы я не ждал твоего возвращения, я все равно не смог бы сегодня пойти. Уж очень много работы, а завтра будет еще больше.

— Нет, так не годится, сынок. Тебе надо отдохнуть. Хоть я теперь и дедушка, руки у меня от этого не ослабели. Мы быстро управимся с любой работой. И так будет теперь каждый день. Я больше не буду уходить, Нед. Уходить так далеко… Ты понимаешь меня?

— Так вот что!.. А я-то думал, куда подевалась Звезда? Тебе, наверное, очень тяжело сейчас. — Он взял отца за руку. — Но знаешь, в этом есть и свои хорошие стороны. Подумай о нас. Ты ведь сможешь многому научить меня теперь, у тебя будет время. Я говорю не только о мастерстве.

Они вместе поужинали и долго еще сидели за столом. Кузнец рассказывал о последнем путешествии в Волшебную Страну и о разных других вещах, которые приходили ему в голову, но о выборе следующего обладателя Звезды он ничего не сказал.

— Папа, а помнишь тот день, — сказал Нед, — когда ты вернулся с Живым Цветком? Я тогда сказал, что у тебя тень, как у великана. Значит, это правда?.. Ты танцевал с самой Королевой! И все же тебе пришлось отдать Звезду. Надеюсь, она достанется кому-нибудь не менее достойному. Ребенок должен быть благодарен.

— Ребенок ничего не узнает, — сказал Кузнец. — Так всегда бывает с такими дарами. Ну, да ладно. Я свое дело сделал и возвращаюсь к молоту и наковальне.

Как это ни удивительно, но старый Нокс хоть и насмехался над Учеником, так и не смог забыть об исчезновении Звезды. С тех пор прошло много лет. Он растолстел, обленился и ушел на покой, когда ему едва исполнилось шестьдесят (в деревне это считалось далеко еще не старостью). Сейчас ему шел девятый десяток, он стал толстым, как бочка, но ел все так же много и обожал сладости. Все дни он проводил или за столом, или в большом кресле у окна, а в хорошую погоду — на крыльце. Он любил посудачить с соседями, но в последнее время его разговор все чаще возвращался к тому самому несравненному Большому Пирогу, творению его рук (в этом он был абсолютно уверен). Даже когда он засыпал, ему снился Пирог.

Иногда Ученик останавливался у ворот перекинуться словом. Старый повар все еще звал Элфа Учеником, а к себе требовал обращения «Мастер». Ученик никогда об этом не забывал, что, конечно, говорило в его пользу, и все же у Нокса были собеседники и поприятнее.

Однажды днем, после обеда, Нокс сидел в своем кресле на крыльце и клевал носом. Внезапно он проснулся. Над ним стоял Ученик и смотрел на него.

— А, это ты. Рад тебя видеть. Все не могу забыть об этом Пироге. Сейчас вот опять о нем думал. Как-никак это был мой лучший Пирог. Или, может, ты забыл?

— Ну что вы, Мастер. Я все помню. Но стоит ли так волноваться? Это был хороший Пирог, он всем пришелся по вкусу и заслужил похвалы.

— А как же, конечно, ведь его сделал я. Но меня волнует не это. Я все думаю о той безделице, о Звезде. Ума не приложу, что с ней стало. Конечно, она не могла растаять. Это я только так сказал, чтобы успокоить детей. Я все думаю — уж не проглотил ли ее кто-нибудь… Хотя вряд ли. Она ведь не монетка, чтобы ее не заметить. Хоть и маленькая, а края острые.

— Все это так, Мастер, но вы ведь не знаете, из чего она сделана. Не стоит ломать голову. Ее действительно проглотили, уверяю вас.

— И кто же это? Я на память не жалуюсь, и этот день помню, словно он был вчера. И всех детей могу назвать по именам. Дай-ка подумать. Должно быть, это Мельникова Молли. Она всегда была обжорой, глотала, толком не прожевав. Зато теперь толстая, как мешок с мукой.

— Да, Мастер, некоторые люди имеют к этому склонность. Но пирог Молли ела осторожно и нашла там две монетки.

— Правда? Ну, тогда это, должно быть, Гарри, сын бондаря. Не мальчишка был, а бочонок, и рот огромный, как у лягушки.

— Я бы сказал, Мастер, что он был хорошим мальчиком, просто широко и дружелюбно улыбался всем. А ел он так осторожно, что вначале разрезал пирог на кусочки, но ничего там не нашел.

— Ну, тогда это точно была Лили, дочь суконщика. Помню, такая маленькая, бледненькая, а еще в колыбели глотала булавки, и хоть бы что!

— Нет, Мастер, это была не Лили. Она съела только тесто и глазурь, а всю начинку отдала мальчику, который сидел рядом.

— Тогда я сдаюсь. И кто же это был? Похоже, ты с них глаз не спускал, если, конечно, сейчас все не выдумал.

— Это был сын Кузнеца, Мастер, и я думаю, Звезда пошла ему на пользу.

— Так я и знал, — рассмеялся Нокс. — Ты меня дурачишь. Не говори глупостей! Кузнец был тихим, медлительным мальчиком. Сейчас от него куда больше шума, он, говорят, еще и поет! Но тогда это был разумный, осторожный мальчик, который никогда не делал глупостей.