Народ стал доставать из-за голенищ сапогов ложки и ножи. Интересно, а у меня как? Осторожно полез за голенище. Тут они, мои хорошие. С голоду уже не помру. Хлебанул варево. Пресновато. Картошки бы туда. Тр
Вопреки моим ожиданиям, баек травить не стали. Быстро опустошили котел, скинув его мытье на баб, а сами стали расползаться на ночевку. Впрочем, не все. Двоих десятник оставил сторожить. Видимо, союзникам доверяли не особенно. Мне казалось, что я едва успел заснуть, как меня принялись тормошить. С трудом продрав глаза, я уставился на парня – кажется, Тимофея, которого старшой оставил сторожем. Было еще совсем темно.
– Давай посторожи. Потом под утро Макара разбудишь. Так десятник сказал.
– Окей, – кивнул я. И захлопнул рот, поскольку осознал, что ляпнул, не подумав.
– Что?
– Встаю, говорю.
– Ну, давай. А я спать пойду, – засмеялся он.
Надо так надо. Как говорится, назвался груздем – продолжай лечение. Я огляделся. В телеге нашел топор и ручную пищаль. В смысле ружье времен царя Гороха. А где у нас порох водится? Ага. Вот мешочек. И пули рядом уже вылитые. Здесь тебе не обойма. Каждый льет пули себе. Архаика, блин. Хорошо еще, что я эту архаику более или менее представляю.
Я уселся у костра рядом с напарником – Трофимом, кажется. Трофим был невысоким парнем с простым, немного курносым лицом и сивыми волосами, выдававшими в нем уроженца Русского Севера (в XVII веке поморы и были основными новоселами в Сибири). Рядом с ним лежали лук, колчан со стрелами и такой же, как у меня топор на изрядном топорище.
– Вечер добрый, – привычно поприветствовал его.
– Чего уж доброго? Спать охота, – проворчал он. Потом оторвался от костра и посмотрел на меня.
– А ты чего ружье-то взял? Сломалось оно у тебя, не стреляет. Потому и полез ты ножом на медведя, что оружье твое стрелять не хочет. Вот доберемся до места, может, там кузнец добрый найдется. Тогда и починит.
Да, весело. Я посмотрел на ружье. Ничего особого. Заряжается с дула. До казнозарядных ружей еще пилить и пилить. Хотя… Интересно. Замок был не фитильный, каким пользовались стрельцы того времени, а самый настоящий колесцовый. Это – штука капризная. Сейчас посмотрю.
Я оглянулся. У телег спали мои попутчики. Чуть дальше примостились союзники, которых местные звали мирными татарами. Трофим уставился в костер, думая о чем-то своем. Вроде бы тихо. Посмотрел замок. Да он просто грязный. Тут вот какое дело: твердый кремень, который высекал искру, постепенно стирал и сам механизм, быстро ломал его. Потому пользоваться старались мягким. Но он, зараза, сам ломался, забивал колесико, и оно переставало вращаться. Я быстро разобрал механизм, благо пальцы у меня теперь были такие, что хоть подковы гни. Продул. Прочистил, как смог. Вставил новый кремень. Собрал. Проверил: искра была нормальной. Хорошо бы проверить выстрелом. Только пороха жалко (в Сибири он дефицит, насколько я помню). Да шут с ним. Проверю хоть, помню ли, как заряжать. А если порох отсыреет, скажу, что послышалось, что кто-то идет. Засыпал порох, закатил свинцовую горошину, пыжом заткнул, насыпал порох на полку.
– Ты чего делаешь-то? – вдруг спросил Трофим, оглянувшись от костра.
– Да вот, оружье свое починял.
– А ты умеешь?
– Да тут поломка была простая.
– Ну ты кузнец! Не умел вроде бы раньше.
– Шут его знает. Само как-то вышло. Как нашептывал кто-то.
– Должно, с правильной стороны ты ударился. Иль, может, ты колдуном стал, брат?
Трофим засмеялся. Вдруг резко оборвал смех. Схватил лук, вскочил и принялся оглядываться.
– Ты что? – спросил я.
– Хрустнуло что-то, – почти шепотом проговорил он.
– Может, зверь какой?
– Нет. Не похоже. Будто человек оступился.
Я тоже принялся смотреть от костра. Но только зря таращил глаза. Все же горожанин XXI века очень многого просто не умеет видеть. А может быть, Трофиму просто показалось?..
Не показалось. Рядом взвизгнуло, и в Трофима впилась стрела. На еще миг назад пустую поляну вывалила толпа каких-то дикарей с деревянными палками, типа пиками, луками. Было их много. При этом шума от них почти не было. Блин, перережут сонными! Я схватил пищаль и сразу разрядил ее в быстро бежавшего к моим соратникам мужика в стеганом халате с броневыми накладками и с какой-то железякой. Здесь полагалось бы долго плакать и бить себя в грудь на тему гуманизма и всеобщего братства. Типа, так я терзался стрелять или нет, что просто кушать не мог. Только ничего этого не было. Оттерзался я еще в прошлой жизни. Они враги, потому или ты сдохнешь, или они. Мне почему-то больше нравится вариант, когда я остаюсь жив.