Кузнец. Золотая Орлица

Лично мне нечего обсуждать с глистами. Я встал (с трудом) и на ходу пытаясь привыкнуть к худому, нескладному и не сильно хорошо чувствующему себя телу, побрел вниз — к ручейку. Штаны стирать. Благо — босой, причем похоже почти всегда. Хоть не холодно.

Не интересно, что за тело тебе досталось?

Ага, спроси — и получи порцию вранья незабесплатно. В принципе — был слабоумный, доживший до юношеского возраста. Если наложить на это то, что я знаю о этой эпохе — семья его содержала по местным меркам состоятельная. Пошляюсь по деревне, позора не увеличит. Глядишь найдется родитель или родственник. С этого и начнем.

Прежде, чем идти куда-то "в люди", я поискал более-менее укромное место у ручья и стал стирать штаны. Заодно и сам хоть слегка помылся — тело мое было уже вполне взрослым и довольно грязным. Нет, не заросшим грязью — но липким. Наверное, и вонючим — но свой запах не чувствуешь… В смысле, на фоне, так сказать, основного источника вони. Мыла, жалко, нет. И холодно.

— Ах!! — раздалось из противоположных кустов. Опа. Я прикрылся штанами, и попытался что-то сказать молодой женщине, которую, похоже, смутил.

— Э-э-э… Puella nolite timere…

Язык почти не слушался. Да, похоже речью мой реципиент не баловался. Только пятки у девушки засверкали. Одета она была в блузку (как-то надо назвать этот вид рубахи?) и длинный домотканый сарафан, только с талией. Обуви не было.

"Твоя псевдолатынь тут не к месту. Слушай их речь, примерно недели за две наберешь словарь…"

Отвечать глисту — и не подумаю. Общайся со своими собратьями по подходу к жизни.

Входить в деревню пришлось в мокрых штанах. Надеюсь, меня не встретят вилами?

— Niflàs! Niflàs! — завопили сзади.

Я обернулся. Какая-то мелкая троица от пяти до восьми, наверное. Одета в рубахи, самый мелкий — только и в рубахе. Они шуганулись от меня, но быстро вернулись.

Niflàs… логически рассуждая, "дурачок", наверное?

Дети как-то споткнулись о мой взгляд. Э-э-э?.. "А чо я сделал?!" Попробовал улыбнуться — вообще сбежали. Это чего это? У меня неприятности? Я чего-то не отмыл? Я должен был что-то сказать?

Пошел дальше. В-основном, дома в деревне были каменные — но крыши из соломы, окна крошечные, затянутые мутной пленкой. Ну да, стекло денег стоит. Двери низкие, закрыты не везде — так что за порогом виден земляной пол. Небогато. Изгороди низкие, в-основном что-то вроде винограда. Кстати, виноградник на подходе я увидел только один, и плети там были какие-то мелкие. А так — нарезанные кусочки под пшеницей. Или ячменем.

Из-за изгороди что-то мелодично спросили. Я посмотрел туда, там обнаружилась тетка лет наверное тридцати. Спросила она мелодично — но я даже слов не разобрал. Она успокоительно улыбнулась. Я тоже попробовал робко улыбнуться. Она присмотрелась ко мне и ее улыбка увяла.

— Niflàs? — спросил я в попытке типа пошутить. Тетенька посмотрела на меня странно с увядающей улыбкой и отступила. Я развел руками и пошел вперед. М-да. У меня рога выросли? Или что?

"Чего она испугалась?"

Интересно, а мысли мои это существо не слышит, да? Будем пока так считать.

Единственное, что пришло мне в голову — для ориентации дойти до церкви. Я и пошел, ориентируясь на невысокий деревянный католический крест, но дойти никуда не успел — сначала я услышал шум, а потом из-за поворота на меня вывалилась активная толпа, размахивая какими-то тряпками, с крестом впереди, деревянной статуей — я с перепугу увидал даже ее скошенный нос и заметался глазами по сторонам.

Твою ж мать, как же это я так накосячил-то, что меня сразу жечь собрались?! Я дернулся вправо, влево — священник (по рясе судя) сделал мне страшные глаза и что-то молитвенно заорал. Я свалил все-таки налево, упал на колени и собрался выворачиваться. В ушах аж стучало, я уже набрал в грудь воздуха и…

Слава Богу, я не успел заорать благим матом "Pater noster, qui es in caelis…". Толпа со вздохами, ухмылками и уже поднадоевшим "дурачок" обогнула меня. Да, насчет "позора не увеличит" — в жизни всегда найдется место подвигу. Вот это я выдал — принял крестный ход "моление о полезном" за поход на деревенского дурачка… М-дя. Только штаны исгваздал заново. Отпустило меня не сразу, в ушах все еще бился пульс, и меня начало трясти.

Потихоньку встал, слегка отряхнулся и собрался присоединиться в хвост процессии — хоть пошляться по деревне, как меня хватко, ловко и привычно ухватили за ухо. Уй!!

Довольно высокая — всего на полголовы ниже меня — одетая в серое платье непривычного покроя, тоже босая женщина лет… По запястью прикидывая — сорока, а по лицу так и к семидесяти, глаза серые, волосы — каштановые, седые уже. Гневно покрикивая потащила меня куда-то. Ну — мать, соседка, тетка? Вообще, больно же! Но, наученный горьким опытом, я больше разговаривать не пытался, да от меня ничего и не требовалось.

* * *

Анри-убогий был для матушки Орели вечным горем. До двадцати весен все у нее складывалось, хвала Господу, хорошо.