КУЗНЕЦКИЙ МОСТ И МАРГАРИТА

В тот зимний день дед Осип читал газету вслух, присев поближе к окну. В такие минуты бабушка Анна Васильевна оставляла все дела и садилась рядом слушать чтение мужа. Но, если ей не удавалось тотчас прервать готовку обеда или мытье посуды, то продолжала делать это как можно тише. Бабушка любила слушать чтение мужа. Тут ее гордость за то, что смогла прожить жизнь в любви, словно обретала зримое воплощение ее счастья. Радость всей ее жизни – любимый муж, которым она всегда гордилась и любовалась. Хотя и вышла замуж не по любви, а по воле родителей, о чем вспоминала всегда с удовольствием, не раз рассказывая Рите ту давнюю семейную историю. О том, как рухнула на пол и выла, когда вышли из родительской избы сваты, который прислал к ней вдовец Осип, оставшийся с годовалой дочкой на руках. А выла потому, что любила односельчанина Семена. Но; но толи опоздал он со сватовством, то ли уж очень беден был, но родители жестко настаивали на своем, назначив день свадьбы с Осипом. А уж с жестокостью отца Анна Васильевна с детства была знакома, с самых малых лет, когда отдал ее тятенька в няньки в другую деревню, где она и нянчила чужого хозяйского ребенка. Но однажды ясным зимнем днем, когда несла воду в дом, увидела приехавшего в ту деревню тятеньку, говорившего с кем-то посреди улицы. Бросилась к нему, обронив в снег ведро, и из-за всей силы тоски своего детского сердца, закричала:

– Тятя! Тятенька!

Но в ответ тятенька лишь прыгнул насани да стеганул покрепче по боку лошадь, чтоб бежала обратно домой порезвей. И сани помчалась обратно домой, где маленькую Аннушку никто не ждал.

Поэтому – думала просватанная невеста Аннушка, что не выжить ей, что разорвется переполненное любовью к Семену ее девичье сердце. Но не только выжила, а ни разу в жизни не пожалела, что за Осипа вышла. И дочку его от первого брака вырастила и своих тринадцать душ родила. Муж не пил, не ругался грязно – хороший был муж, светлый. Держал строительную артель, которую унаследовал от своего отца, бывшего крепостного, платившего оброк от этого отхожего промысла. И украсилась не только Москва, где они строили, но и Дмитров, и родные места – церковь в Орудьево, школа, где пришлось учиться Рите в годы войны. Поэтому и дом был крепкий под железной крышей, чем выделался среди деревенских домов.

Но пришлось ей лихо, ох, как лихо, пришлось ей старухе защищать дом и право на жизнь в годы советского раскулачивания. Когда и до их Петракова докатилась волна раскулачивания и устройства первых колхозов. На глазах состарившийся от переживаний, дед замер от отчаяния из-за невозможности защитить весь прежний уклад жизни. За честно заработанный дом пятистенок Осип был зачислен в кулаки, а значит – во враги советской власти. А гордость этой многодетной семьи; честно заработанная железная крыша, оказалась приговором для всей семьи, которой по меркам новой колхозной жизни угрожала за эту «роскошь» высылка в ссылку на поселение в Сибирь. Потому что председатель колхоза, из их же деревенской голи перекатной, в прежние годы из забулдыг бесстыжих, а в новые времена, вон, в какое начальство поднялся! Анна Васильевна на разговор с председателем колхоза мужа не пускала. Берегла мужа! Надеялась, что, напомнив, что старший сын Федор был советским офицером пограничником. Отличником боевой и политической подготовки. Да и то, что сын ее Андрей – человек уважаемый: директор школы, сначала в Яхроме, потом в Кимрах – все это обнадеживало ее, что этими козырями ей удастся защититься от ссылки. Так ей и объяснил председатель колхоза, выбившийся «из грязи в князи», из своей же деревенской бедноты, все же сделал семье Анны Васильевны уступку:

– Ну, ладно, старуха! Дам тебе еще пожить! Погодим с выселением тебя и сучьей твоей семейки! Будешь жить в своем доме, пока будешь мне водку таскать! Но , чтоб – каждый день! И, чтоб на закусь не скупилась, морда кулацкая!

И Анна Васильевна, жена не пьющего мужа, трудяги и достойного отца тринадцати детей, в тот год покорно таскала окаянному председателю колхоза водку с закусью каждый вечер, терпя его грязный мат-перемат и невыносимо скотские оскорбления.

Одной в осенних потемках было страшно идти беззащитной женщине. Дед от переживаний приболел и шла она с дочерью, которую она оставляла за дверью, входя к этому душегубу.