Кузнецкий мост

Бекетову нельзя было отказать в правоте: с бедовой корреспондентской братией без войны, пожалуй, будет не легче, а труднее. Если не на фронт, то куда должен направить стопы хлопотливый корреспондентский караван? И в какой мере нынешние новости увлекут корреспондентов? И покажется ли им это так же значительно, как на войне? И какие это будут новости? И дадут ли они материал для раздумий? И в какой мере они заинтересуют зарубежную прессу, в частности западную? И способны ли мы совладать с этой многосложностью наших обязанностей? И достанет ли тут нашего опыта, интеллекта, умения, такта — в таком деле такт не последнее дело. Нельзя сказать, что все совершенное во время войны было проще, но у нового и новое качество, способны мы его постичь и его осилить? Бекетов — человек начинающий в корреспондентских делах, но его, так можно было подумать, озадачили немало его обязанности. Если не упрощать их, не приспосабливать к немудреной болванке, не обеднять их сути, хватит Бекетова? Наверно, в этом Сергей Петрович видел смысл разговора, который он вызвал по дороге к бардинским пенатам.

Ясенцы их встретили цветением сирени. Она встала над бардинским домом серо-голубыми и лилово-красными уступами. Окна были распахнуты, и дыхание сада, казалось, затопило и дом.

С хлопотливой деловитостью, чуть нарочитой, Бардин помогал Ольге накрывать стол, в то время как Яков в Иоанновой спаленке единоборствовал с отцом — их спор был обращен к первой войне и сошелся на Версале.

Тамбиев, как это имело место прежде, был взят Ольгой в помощники вместо Егора Ивановича, а Бардин и Бекетов переступили порог Иоанновой опочивальни.

— Вот вы нам и нужны, Сергей Петрович, — произнес Яков, сжимая бекетовский локоть. — Я говорю, что этот Тардье — прохиндей порядочный, и Версаль, как он описал в своей книге, тоже попахивает этой самой… прохиндеевщиной. А как вы, Сергей Петрович?

Пока нерасторопный Бекетов погружался в раздумье, более чем расторопный Иоанн успел сказать свое слово.

— Но вот вопрос, Сергей Петрович: Ленин-то вон как знал Тардье, а увидел в нем не только худое. Его отзыв лестен: «Автор — Тардье — дипломат сам, знаток!»

— Но это же о другой книге Тардье! — почти восторжествовал Яков — заманчиво было поймать Иоанна за полы.

— А я говорю не о книге, а об авторе. Ленин сказал: знаток!

Яков улыбался, глядя на Бекетова, он тонне просил у него прощения. Необходимости в ответе Бекетова, пожалуй, уже не было: Иоанн все уже решил за Сергея Петровича.

— Клемансо, как, впрочем, и Тардье, полагал, что левый берег Рейна должен отойти к Франции, Вильсон и Ллойд Джордж возражали. Вы поняли, Тардье полагал… — произнес Иоанн и указал на ночной столик — книга француза в заметно голубом переплете была, разумеется, на этом столике, не иначе. Иоанн основательно проштудировал ее за последние дни. — Теперь мысленно перебросьте мост от первой войны ко второй, к тридцать девятому году, когда немцы атаковали Францию, а следовательно, и ее английских союзников. Можете ли вы допустить, что именно Вильсон и Ллойд Джордж оттеснили Францию от левого берега? Вильсон и Ллойд Джордж, которые, казалось, больше остальных должны были бы быть сейчас в этом заинтересованы…

— Погоди, отец, а к чему ты все это? — спросил простодушно Яков.

— Надо выбить немцев изо всех тех мест, которые могут стать для них площадкой для новой атаки, вот почему.

— А разве это не очевидно, отец? — осторожно спросил Яков, он знал Иоанна достаточно и полагал, что у его формулы есть второй план.

— Быть может, это и очевидно, — парировал Иоанн. — Много сложнее иное: как поведет себя тут Трумэн… Если Вильсон не понял, поймет ли Трумэн?

— Но у Трумэна есть то преимущество, что однажды ошибка уже была совершена, — отозвался Егор Иванович, который до сих пор с откровенным вниманием наблюдал за развитием беседы, не вмешиваясь в нее. — Урок истории!

— Но ведь это… Трумэн! — нашелся Иоанн. — Пойми, чадо родное, Трумэн. Внял?

— Нет, не внял, растолкуй…

— То, что для тебя урок истории, для него, может быть, звук пустой… — пояснил Иоанн с несвойственной ему терпимостью. — Трумэн!..

— К столу! — подала голос Ольга. — Поспешите, остывает! — пригрозила она — по опыту знала, что тут нужна вода холодная, иначе спорщиков не разольешь. — Я говорю, к столу…

Они перешли в соседнюю комнату и заняли места за столом, но молчание последовало за ними и прочно обосновалось рядом — разговор не вязался.

— Вы думаете, так легко забыть его тираду, воинственно антисоветскую, что он произнес в начале войны? — пальнул в гостей Иоанн — инициативой в разговоре владел он. — Нет, не только нам, но ему, ему!..

— Сейчас он, пожалуй, жалеет, что сказал это… — молвил Егор Иванович раздумчиво. — Небось трижды уже упрекнул себя в опрометчивости, эта фразочка вышла ему боком!

— Как сказать — «боком»! — отозвался с нескрываемой иронией Иоанн.

Опять затихли, тревожно глядя на Иоанна, он и в самом деле был сегодня непобедим.

— Ну, давайте выпьем за что-нибудь! — взмолилась Ольга. — Сергей Петрович, скажите тост, я люблю, когда вы говорите!