Кузнецов. Опальный адмирал

На Главном военном совете ВМФ обсуждались проблемы стратегического развития большого флота, строительства новых кораблей. Кузнецов не был безучастным ко всему этому и, когда взял слово, говорил о подготовке кадров для военного флота, создании новых военно-морских баз. Он внес предложение вывести из Владивостока торговый порт в бухту Находка и превратить город в закрытую военную базу.

— Сейчас Владивосток похож на проходной двор, — съерничал Николай Герасимович. — Все, кому не лень, приходят на причалы и разглядывают наши корабли. Есть среди зевак и иностранцы со своих транспортов и судов, среди них особенно выделяются японцы. Такое положение продолжаться не может!..

— У вас весьма зрелые мысли, — сказал ему во время вечернего чая нарком ВМФ Фриновский. — Мы это дело учтем.

— Давно бы пора учесть, — обронил Кузнецов.

На заключительном заседании, которое проходило в Андреевском зале Большого Кремлевского дворца, кроме Сталина Кузнецов увидел членов Политбюро Молотова, Ворошилова, Жданова, Микояна, Калинина. Судя по улыбкам и репликам, у всех было хорошее настроение. Выступали флотские военачальники Фриновский, Юмашев, Левченко, Дрозд…

— Разрешите мне? — Кузнецов поднялся с места и подошел к трибуне. — Товарищи! — Голос его в притихшем зале прозвучал звонко, как натянутая струна. — Почти год я был в республиканской Испании, где в боях и на суше сражались наши добровольцы. Там я увидел много нового и ценного в использовании военного флота против мятежников Франко. Мы участвовали в конвоировании транспортов с оружием и боевой техникой, которые приходили из Советского Союза, охраняли их от нападения кораблей противника. Что хотелось бы подчеркнуть в первую очередь? — горячо продолжал комфлот. — Хочу сказать о важности для флота высокой боевой готовности, о противовоздушной обороне кораблей и военных баз по опыту войны в Испании…

Говорил Кузнецов о том, что хорошо знал и что внедрял на кораблях Тихоокеанского флота. Но когда он коснулся гибели эсминца «Решительный», Сталин вдруг прервал его:

— Скажите нам, вы приняли все меры для спасения корабля?

Голос у вождя был сух, слегка скрипуч. Комфлот, однако, не смутился, он честно заявил, что люди стойко боролись за спасение эсминца, но сильный шторм сделал свое цело.

— Что касается руководителя операции комбрига Горшкова, — подчеркнул Кузнецов, — то к нему у меня претензий нет и в гибели «Решительного» он невиновен.

— Это как же понимать, корабль погиб, а виновных нет? — съязвил Молотов, глядя на комфлота.

— Есть виновник, Вячеслав Михайлович, — тихо произнес Николай Герасимович. — Это я, командующий флотом. Я в ответе за все, что делается на кораблях.

— Тогда вас и надо наказать, — грубо бросил Молотов.

Сталин, однако, усмехнулся в усы.

— Под суд никого отдавать не будем, — сказал он. — Но в другой раз вы, товарищ Кузнецов, так легко не отделаетесь!

У комфлота отлегло на душе.

Через месяц он снова прибыл в столицу как делегат XVIII съезда партии. Сталина он увидел совсем другим… В перерыве, когда Кузнецов и Штерн{Штерн Григорий Михайлович (1900–1941) — генерал-полковник, Герой Советского Союза. В 1937–1938 гг. главный военный советник в Испании, в 1941 г. начальник Управления противовоздушной обороны РККА.}, начальник Управления противовоздушной обороны, беседовали в сторонке, к ним подошел Сталин и вручил Николаю Герасимовичу листок. Это был рапорт Фриновского, он просил освободить его от обязанностей наркома «ввиду незнания морского дела».

— Теперь вам придется выступить на съезде, — сказал Сталин.

— Я готов, у меня есть мысли, — сдержанно ответил Кузнецов и вернул вождю рапорт Фриновского.

«Я шел к трибуне, изо всех сил стараясь совладать с волнением, — признавался Николай Герасимович. — Говорил я об агрессивных замыслах японской военщины, о ее провокациях на границе. Затем рассказал о нашем Тихоокеанском флоте, заверил делегатов, что моряки готовы до конца выполнить свой долг перед Родиной…»

Кажется, все прошло хорошо, и утром Кузнецов собирался уезжать во Владивосток. Однако в час ночи за ним из Кремля пришла машина.

— Вас срочно требует товарищ Сталин! — объявил ему дежурный комендант — высокий, стройный, с карими задумчивыми глазами.

Он открыл дверцу машины, Николай Герасимович сел на заднее сиденье, недоумевая, зачем он так срочно потребовался вождю. Но странное дело — он был спокоен, словно ехал не в Кремль, а в театр.

Черная, как ворон, «эмка» неслась по ночному городу. Но вот открылись Боровицкие ворота, и машина въехала в Кремль.

Когда Кузнецов открыл массивные двери кабинета, то услышал голос вождя:

— Садитесь, пожалуйста. — Сталин кивнул ему на кресло. — Поближе ко мне, а то на съезде я вас хорошо не разглядел.

— Он у нас скромный, — улыбнулся Молотов, подавая вождю какие-то бумаги. — Но на язык сей флотоводец острый, не смолчит, если этого требует дело.

«И тут Вячеслав Михайлович меня уколол, — грустно подумал Николай Герасимович. — Отчего вдруг он так сердит?..»