Кузница Тьмы (ЛП)

Сендалат показалось: она увидела его там, в сумраке, как призрак на фоне еще стоящей стены выгоревших конюшен. Но возможно, это лишь воображение. Разум ее шагает неуверенно, так всегда говорила мать; и воображение, столь щедро переданное ей сыну, не станет благом в эти тревожные времена. Воздух в карете удушал, пахло плесенью, но петли боковых окошек застыли от грязи и ржавчины, и единственный свежий поток исходил из решетки переговорной трубы, что ведет к скамье кучера. Она едва его знала - нанятого в деревне ради одного задания - и если позвать, прося открыть окно... что же, рассказы вскоре заполнят таверны, рассказы о пропащем Дом и его проклятых, бесполезных обитателях. Будут смех, шуточки и презрение. Нет, она ничего у него не попросит.

Пот струился под тяжелой одеждой. Она сидела так прямо, как удавалось, и надеялась, что это поможет, но нечего было делать, нечем занять руки и ум. Слишком трясет и качает, чтобы заняться вышиванием; к тому же просочилась пыль, ярко блестя в тонких копьях света. Она ощущала, как пыль покрывает щеки, и по щекам текут слезы - как все и ожидают. Пойдут грязные полосы. Некрасиво, позорно.

Она вспоминала первое заложничество; вспоминала время в Цитадели, сбивающий дыхание восторг перед всем этим народом, снующим по бесчисленным роскошным залам, перед высокими воинами, которые вряд ли запомнят попавшуюся под ноги малышку. Она помнила богатство - так много богатств - и как решила, что это ее мир, что она рождена ради него.

Ей дали комнату в конце длинной вьющейся лестницы; она часто сидела там, красная от возбуждения, и когда колокол сверху возвещал ужин, неслась вниз, круг за кругом по ступеням, чтобы нырнуть в обеденный зал - где раздавался смех радующихся ее появлению.

Ибо почти всегда в те первые годы казалось, что она стала центром внимания всей Цитадели, словно юная королева; и всегда были рядом трое воинов лорда Нимандера, чтобы взять ее руку - когда бы она ни протягивала ее, где бы не испытывала желание ощутить себя в безопасности. Она помнила, как обожала Сильхаса Руина за белые волосы, красный блеск в глазах и блинные пальцы; помнила теплоту улыбки Андариста - Андариста, за которого мечтала однажды выйти замуж. Но истинно почитала она Аномандера. Тот казался прочным как камень, согретый солнцем и отполированный ветрами и дождем. Он казался широким крылом, защищающим, обвившим ее; она видела, с каким почтением обращаются к нему все, даже братья. Любимый сын Матери Тьмы, любимый девочкой-заложницей в Цитадели.

Войны украли у нее всех, и отца и сыновей, и когда лорд Нимандер вернулся однажды утром, увечный и сломленный, Сендалат забилась в комнатку, замороженная ужасной мыслью о том, что кто-то из ее хранителей умирает на далеком поле брани. Они стали стенами ее дома, ее дворца, а она была их королевой сейчас и навеки. Как может такое окончиться?!

Снаружи окошка кареты проплывали одноэтажные домики деревни, перед ними ходили жители, а многие и останавливались, чтобы поглазеть. Она приглушенно слышала предназначенные кучеру окрики, взрывы смеха и пьяные возгласы. Внезапно задохнувшись, Сендалат отпрянула от пыльного окошка, пряча лицо. Принялась ждать, когда успокоится сердце. Карета пересекала глубокие колеи, качаясь с боку на бок. Сендалат сложила руки, крепко сжав ладони, и смотрела, как кровь покидает костяшки пальцев, так что можно различить кости.

Ее воображение столь податливо, а день выдался тяжелым.

Абара была известна величиной и богатством, пока войны не забрали молодых мужчин и женщин; тогда Дом Друкорлас готов был стать Великим. Когда Сендалат отослали назад, словно потерявший красоту и ставший ненужным подарок, она была потрясена бедностью родной земли - и селения, и хозяйской усадьбы, и уставших, истощенных полей.

Отец ее как раз тогда умер, еще до возвращения дочери - военная рана внезапно загноилась и погубила его быстрее, чем смогли помочь целители; трагическая, шокирующая смерть, а для нее - новая пустота, заменившая пустоту прежнюю. Мать вечно держала мужа - отца Сендалат - для себя одной. Сама называла это эгоизмом, когда прогоняла Сендалат из комнаты или запирала двери. Говорила о втором ребенке, но ребенка не появилось, а потом отец ушел. Сендалат вспоминала высокую безликую фигуру, а по большей части - лишь топот башмаков по деревянному полу над головой, топот всю ночь.

Больше мать никогда о нем не говорила. Она стала вдовой, и эта роль, казалось, делала ее более ценной в своих глазах; увы, удовлетворенной оказывалась лишь сама Нерис. Бедность подкрадывалась со всех сторон; так весенний разлив подтачивает крутые берега.