Кузница в Лесу

Или наделенными силой. Надменный тон заговора, пронизывающая вспышка боли в сочетании с презрительными словами — все это порождало в нем раздражение, перераставшее в гнев. Керморван велел ему открыть эту дверь, а кто, как не Керморван, теперь является повелителем руин Морвана? Вызов, брошенный древней силой, больно ударил по самолюбию Элофа, и теперь он искал достойный ответ. Он должен создать контрапункт к этой властной мелодии, сложить фразы, которые бы так же подходили к словам заговора, как изогнутая проволока к выступам и выемкам замка. С этой мыслью его намерение обрело ритм и превратилось во властное песнопение, не менее суровое, чем то, которое он слышал. Элоф прижался лбом к холодному камню и забормотал слова, почти физически ощущая, как тяжко они падают на наковальню древней защиты, подобно молоту Илмаринена на барельефе.

Разумом, что песню понимает,

И искусством, что во мне пылает,

Силою, что я ко злу склонил,

Злом, что я потом искоренил,

Мастерством, что я уже снискал,

Знанием, что долго я искал,

Мужеством стремленья моего,

Твердостью решенья моего

Я тебя отныне заклинаю:

Это право ты за мной признаешь.

Ты, созданье древней силы,

Мастера послушай слово —

Пред творцом склонись, творенье!

Образ, воле повинуйся!

По веленью Керморвана

Говорю тебе: откройся!

С последними словами Элоф крепко стиснул проволоку и повернул ее, на этот раз со всей силой, не обращая внимание на боль, прострелившую обе руки до плеча. Потом, с поразившей его внезапностью, боль исчезла; ключ медленно и бесшумно повернулся в замке, а затвор плавно выскользнул из гнезда, где пролежал более тысячи лет. Элоф глубоко вздохнул и опустился на колени, все еще сжимая переплетенные концы проволоки. Плита скрипнула и немного отошла от стены под собственным весом, потом остановилась.

— Отличная работа, мастер-кузнец! — восхищенно произнес Керморван, пока Рок помогал Элофу подняться на ноги. — Теперь отдохни; после того как твое искусство справилось с замком, сила довершит остальное!

Он запустил длинные пальцы в дверной проем, уперся ногой в стену и потянул. Медленно, очень медленно тяжелая дверь поддалась и приоткрылась на ширину руки, слабо поскрипывая на петлях. Иле взялась за дверь снизу и добавила свою нечеловеческую силу к его усилиям. На ее руках выступили узлы и бугры мышц, очерчивавших форму массивных костей внутри. Плита еще немного отошла от стены, и на открывшемся торце блеснул замковый металл — ромбовидная пластинка из потускневшей бронзы. На ней были начертаны разные символы, но внимание Элофа сразу же привлекла печать на квадратной головке засова. Его охватило внезапное беспокойство. Такой сильный заговор на таком простом замке… Он уже видел эти символы, этот узор на другой бронзе. Рука Элофа метнулась к заплечному мешку, где лежал обернутый в кожу скипетр, и он наконец понял, что за странный изогнутый предмет ковал Илмаринен на барельефе с внешней стороны двери. Резная дверь символизировала королевские полномочия и силу, заключенную в этих символах, поэтому он неправильно истолковал вызов, содержавшийся в словах заговора. То было не высокомерие, но твердое веление высочайшей власти.

— Постой, Керморван! — воскликнул он. — Это не простое убежище…

Но было уже слишком поздно: под напором сильных рук дверь распахнулась наружу. Тяжелая каменная плита набрала собственный момент движения, так что Иле пришлось отпрыгнуть в сторону, пока Керморван старался удержать дверь, чтобы ее не сорвало с петель. Пламя факелов заколебалось, и из открытого дверного проема поползла тьма. Легкое дуновение воздуха принесло с собой странную смесь запахов, невиданную для этих холодных коридоров: тяжелый, почти гнетущий привкус пыли и плесени, смешанный с тонкими, пряными ароматами благовонных смол и бальзамов. Таким мог бы быть аромат самой древности, безвозвратно минувших лет и забытых деяний.

Керморван отпустил дверь, взял в руки оплывшие факелы и, держа их высоко над головой, переступил через низкий порог. Факелы разгорелись неожиданно ярким и ровным пламенем, разогнавшим темноту и высветившим очертания какого-то просторного и длинного чертога. Какой-то момент высокая фигура Керморвана мешала им видеть, что творится внутри, но потом воин вдруг рухнул на колени, словно пораженный молнией. Его плащ развевался за спиной, факелы в руках опустились, и по стенам заскользили длинные тени, чередующиеся с красноватыми отблесками. То были странные тени от высоких плит и каменных пьедесталов, выстроенных рядами вдоль стен, и от неподвижных фигур, покоившихся на постаментах.

— Что тебя гнетет, Керморван? — прошептал Элоф, не осмеливаясь говорить в полный голос.

Керморван не ответил и не подал никаких признаков, что слышал обращенные к нему слова.

— В чем дело? — настаивал Элоф, чья тревога нарастала с каждым мгновением. — Что это за место?