Кузница в Лесу

Среди слушателей поднялся взволнованный ропот, а высокий человек резко повернулся к нему. Его лицо превратилось в застывшую маску гнева и теперь было поразительно похоже на лицо Керморвана, но Элоф твердо встретил взгляд серых глаз, и гнев почти мгновенно улегся.

— Ты называешь себя Элофом, — пробормотал человек. — На древнем языке это значит «Тот, кто один». Странно, но ты тоже напоминаешь мне кого-то… правда, не так разительно… Но то, что ты говоришь — ах, это безумие, безумие…

Его лицо снова исказилось, как будто в нем происходила какая-то ужасная внутренняя борьба; он поднес дрожащие руки к вискам и задохнулся, словно пытаясь вспомнить некое слово так и оставшееся невысказанным. Тишина вокруг уплотнилась и стала гнетущей. В следующее мгновение внезапная трель, текучая и прекрасная, нарушила ее — возможно, песня ночной птицы в перешептывающейся листве над головой. Высокий мужчина поднял голову, прислушиваясь, и Элоф тоже изумленно прислушался; ему показалось, что песня исполнена смысла, который складывался в слова где-то в глубине его сознания.

В сумраке Леса

Пою я о жизни,

Вечно растущей,

Вечно другой,

Страхи напрасны,

Слухи обманны,

Разум лишь тут

Обретает покой.

В сумраке Леса,

Как в колыбели,

Время не мчится,

Тлен не берет.

Есть лишь восходы,

Есть лишь закаты,

И дольше века

Тянется год.

Дождь прекратился, и облака рассеялись в ясной прохладе летней ночи. Слушая птичью песню, Элоф чувствовал, что его уже не так угнетает давящее присутствие Леса, что он меньше остерегается его и еще острее ощущает его живую красоту. Узор паутины на ближайшем кусте был подчеркнут крошечными капельками дождя, которые свет взошедшей луны превратил в белые самоцветы; зрелище было столь прекрасным, что разрывалось сердце. В сочетании с посеребренной листвой оно далеко превосходило любое творение человеческих рук. Даже воздух был таким свежим, что как будто искрился в груди, насыщенным мириадами лесных запахов. Голод и усталость отступили от него, как полузабытые воспоминания, тело наполнилось новой энергией. Керморван сменил свою жесткую позу на более непринужденную и расправил затекшие конечности, Рок глазел по сторонам с разинутым ртом, как будто впервые увидел это место, а остальные члены отряда вдруг стали выглядеть более спокойно. Иле глубоко вздохнула и протерла глаза; даже после долгого пребывания на поверхности земли она предпочитала лунный свет солнечному. Человек, называвший себя Корентином, слушал очень внимательно, как будто он разбирал в песне еще больше слов, чем послышалось Элофу. Мало-помалу последние следы страдания изгладились с его лица. Последние звонкие трели замерли в кустах, и, когда он повернулся к новоприбывшим, его лицо не выражало ничего, кроме серьезной учтивости и заботливости.

— Прошу простить меня. Я утратил всякое представление о вежливости, если, в своей печали по пропавшему брату, зря побеспокоил другого близкого родственника! — Он приветливо улыбнулся. — Твое лицо неоспоримо свидетельствует о твоем имени и титуле. И ты напоминаешь мне брата не только лицом; что же еще мне нужно знать? Мне следовало помнить, что в Лесу не бывает случайных встреч. Приветствую тебя здесь во имя Хранителя, который привел вас сюда! И твоих достойных спутников тоже: давно уже среди нас не было искусного кузнеца, и никогда раньше — жителей подгорного царства. Почтите наши чертоги своим присутствием, если вам будет угодно! Вы найдете здесь отдых и покой, бестревожный сон и радостное пробуждение. Мы рады принять всех, по воле Хранителя. Пойдемте!

Улыбаясь, он отступил в сторону и жестом пригласил их проследовать к воротам между рядами наблюдателей.

— Пойдемте же! — повторил он.

Десятки вопросов вертелись на языке у Элофа; ему хотелось узнать больше, прежде чем принять приглашение. Иногда бывает небезопасно переступить через порог, особенно там, где есть металл и кузнец. Он видел, что Иле разделяет его сомнения. Другие озабоченно поглядывали на них, ожидая решения. Но Керморван кивнул, и Элоф понял, что у него на уме: если приглашение было сделано с добрыми намерениями, они могли оскорбить хозяев, если же с недобрыми — они все равно мало что могли сделать против столь многочисленной толпы. Воин пошел вперед и остальные двинулись следом, нервно косясь на ряды встречающих. Но те лишь приветствовали их учтивыми поклонами и любезными словами. Керморван отвечал с подобающей вежливостью. Тенвар и Бьюр, воспитанные в знатных домах, не отставали от него, но Элоф чувствовал себя неотесанной деревенщиной и даже не стал пробовать. Однако широкое лицо Иле было озарено довольной улыбкой.

— Странный сегодня день, — со смехом сказала она. — Дьюргарская девушка получает небывалые почести среди людей! Мне начинает нравиться это место.

— Среди людей? — пробормотал Элоф. — Не знаю…