– Эй! – крикнул Хоук, грозя кулаком надзирателю. – Ты наверху!
– Что ты делаешь? – прошептал Авреем, схватив его за руку. – Замолчи!
Хоук отмахнулся. – Эй, ты убиваешь нас, ублюдок!
– Заткнись, Хоук, – сказал Койн, но горький гнев бывшего гвардейца достиг предела.
– То, что ты делаешь неправильно! Я сражался за Императора, чтоб тебя! Ты не можешь так относиться к нам!
Вреш, наконец, соизволил обратить на них внимание, мерцавшее синим светом аугметики лицо, за металлической маской, изучало толпу угрюмых рабочих. Он пристально посмотрел на Хоука, и что-то произнёс на резком скрипучем коде. Репульсорный диск опустился ниже и Вреш ударил по нему потрескивающим шоковым посохом.
– Забудь, – сказал Авреем, потянув Хоука. – Похоже, он даже не понимает тебя.
– Он понимает меня очень хорошо, – огрызнулся Юлий. – Может быть, он и выбившийся в люди робот, но Вреш когда-то был таким, как ты и я. Он понял, что я говорил.
– Может и понял, но его это не волнует.
– Однажды я заставлю ублюдка поволноваться, – произнёс Хоук.
Для стороннего наблюдателя командная палуба “Сперанцы” выглядела ничем ни примечательным помещением из холодной стали, рядами подключённых сервиторов в закрытых модульных кабинах, и отдельных металлических наростов, напоминавших подстриженные стволы серебряных деревьев. Но для Линьи Тихон, чьи протезные зрительные нервы являлись совместимыми с ноосферой, мостик выглядел удивительным местом, где энтоптические машины создавали потоки данных, которые парили в воздухе, словно невообразимо изящные неоновые скульптуры.
Как и Адамантиевый Киворий, командная палуба представляла собой эллиптическое помещение, стены которого изобиловали схемами, трубами и кабелями. Установленные на потолке концентраторы информации пульсировали светом и изливали потоки извивавшихся сообщений по всей голографической решётке палубы, являя поразительно сложный инфоток шириной с судно.
Информация обменивалась между узлами накопления сведений, обрабатывалась по значимости, а затем передавалась через инфопризмы к месту назначения. К инфоцитным терминалам, за которыми многорукие тактильные провидцы анализировали миллион микропакетов в секунду, и из которых вырывались столь яркие фонтаны вулканического света, что на них было почти невозможно смотреть.
Такой огромный корабль, как “Сперанца” ежесекундно создавал колоссальный объём информации: колебания температуры корпуса, гравитационные коэффициенты сопротивления, инертная компенсация, давление в реакторе, целостность поля Геллера, варп-ёмкость, расход топлива, готовность двигателя, абляционные пустоты, оружейные арсеналы, обеспечение жизнедеятельности, гравитационные щиты “Анкил”, системы телепортов и миллиард других фрагментов данных, которые будут обработаны невероятно сложными логическими машинами судна. Информация висела яркими завесами, множеством символов, чисел и выборок, раскинувшихся в пряже света, нейронной сети невообразимой запутанности и многомерной геометрии.
Линья осторожно коснулась своими бесчисленными чувствами поверхности глубокого сознания судна, поразившись и слегка испугавшись его на первый взгляд бесконечной глубиной. Знать, что “Сперанца” старый корабль это одно, но почувствовать этот возраст в плотно свернувшемся коде-духе в его сердце, это совсем другое. Она читала готовность ковчега отправиться в путешествие в каждой мерцающей завесе призрачного света.
“Сперанца” рвалась на волю, стремилась отправиться в путь.
– Добро пожаловать на командную палубу, – произнёс Лексель Котов, и центральным помост, на котором сидел архимагос-эксплоратор, повернулся к гостям. – Полагаю, что никто из вас никогда не видел ничего подобного.
– Я никогда не видел подобного, – согласился отец Линьи, поднимаясь по пологому главному проходу, который вёл от единственного входа на палубу к трибуне, откуда управляли всеми высокими функциями корабля. Виталий и Котов общались на бинарном языке, каждый код произносился с тональной модуляцией, означающей уважение и взаимное восхищение. Они не обменялись ни одним словом, только правильными, точными и неиспорченными данными.
– И я, – сказала Линья, следуя за отцом и замечая всё более сложные формы алгебраических, геометрических и алгоритмических представлений данных. Часть информации прошла сквозь неё, поглотив элементы её инфокровотока и создав непостижимую смесь, пока другие фрагменты метались вокруг, подобно испуганным рыбкам.
– Редкая жемчужина в небесах, – произнёс Виталий. – Поразительно видеть атмосферу, настолько благоухающую данными.
Котов нахмурился от такой неприкрытой метафоры, но позволил эмоциональной сентиментальности пройти без последствий.
– Такое редко увидишь даже у Адептус Механикус, – ответил он. – Если сравнивать, то Кватрия должно быть очень скучна.