Квадрат смерти

Осенью 1940 года он просил Веру не писать ему в Севастополь. Он выполняет специальное задание, не спит по трое-четверо суток, но чувствует себя хорошо. Вера уже знает: чем напряженнее работа, тем лучше чувствует себя ее муж. Наконец она приезжает в Севастополь. Они счастливы. Они ждут ребенка. И когда двадцать второго июня на рассвете в Севастополе зажигаются красные огни Большого сбора, первая мысль Сергея — о Вере, ждущей ребенка.

Он знает, что Вера волнуется. Но он не может оставить корабль. А Вера несколько дней не выходит за порог дома, боясь разминуться с Сергеем. Наконец ему удается отправить с вестовым письмо:

«Родная моя, прошу, побереги себя и будущего нашего человечка… Я больше не смогу прийти домой. Мне запрещено даже думать об этом. Я буду жив. Я хочу жить. Но если что случится, помни: муж твой сражался за нашу Родину».

Что он мог еще сказать? Он хотел, чтобы Вера уехала к сестре на восток. Ради ребенка. Но Вера отказалась. Она каждый день ждет его и волнуется, боится за него. Но он считает своим воинским долгом находиться постоянно с вверенными ему людьми. Война есть война для всех, исключений быть не может даже ради самого дорогого человека. Старший лейтенант Мошенский не оставит батарею ни на час…

Мысли возвращаются к разговору о таблицах, и он приказывает вызвать командиров всех трех батарей к нему в боевую рубку.

— Вот что, товарищи командиры, — начинает разговор Мошенский, — мы с комиссаром обсудили ваше предложение и решили принять его. Составляйте новые таблицы. Я себе представляю это так. Зная скорости основных типов «юнкерсов», «мессершмиттов» и других немецких самолетов, мы можем заранее задавать себе условия, то есть расстояние, курсовой угол и прочее, и по данным, полученным на планшете и рассчитанным нами уже по формулам, составить свою таблицу… Впрочем, — вдруг спохватывается Мошенский, — мы вас нисколько не связываем своим предложением. Важно лишь получить такие таблицы, по которым можно быстро и точно открывать огонь. Желаю удачи. Если понадобится — поможем…

Фактически он намечает путь решения задачи, но в то же время подчеркивает, что полностью полагается на знания и творческую эрудицию своих молодых помощников.

— Я, товарищи, служил на линкоре «Парижская коммуна» командиром артиллерийской башни главного калибра, — как бы оправдывается Мошенский, — и зенитная артиллерия для меня — малоизведанное поле.

В эти душные августовские ночи, когда все собираются на КП Мошенского ликвидировать «старую шарманку», которая может здорово их подвести во время вражеского налета, идут жаркие споры, вызванные желанием добиться высочайшей точности стрельбы. Каждый понимает: нельзя допустить и малейшей погрешности в расчете. Мошенский проверяет, дает советы, и все это с той деликатностью, на которую способны лишь очень скромные, чуткие люди.

Время не терпит — и молодые лейтенанты принимаются за работу без промедления. Делается это, как правило, ночью. В эти часы налет врага почти исключен и можно спокойно заниматься, обсуждать.

Работа напряженная, математические вычисления требуют особого внимания. Но вот Михаил Лопатко объявляет отбой. Тут начинаются шутки, розыгрыши, веселые споры.

Николай любит пошутить, посмеяться и нисколько не обижается, если товарищи подтрунивают и над ним. Но есть тема, касаться которой не дозволено никому. Это — его дружба с девушкой, живущей в Севастополе где-то на Корабельной.

Когда старикан «Дооб» — водолей еще дореволюционной постройки — привозит на батарею вместе с довольствием письма, Даньшин уходит в укромное местечко, чтобы остаться наедине.

Пишут Николаю только два человека — Олеся и мама. Несколько раз перечитав письмо, Николай садится писать ответ. И на его лице то и дело появляется улыбка, потому что пишет он только о хорошем, радостном. Будто колокола громкого боя не звучат раз за разом, возвещая о появлении врага. В самом деле, к чему писать об этом? Чтоб показать, как ему тяжело, как опасна служба на батарее? Нет, он не будет пугать тех, кто его любит. Да ему ведь не страшно! Напротив, чем чаще звучат колокола, тем больше он чувствует себя настоящим мужчиной, занятым самым мужским из всех мужских дел — защитой Родины. А что такое Родина? В представлении Николая это не только земля, реки и моря, города и села, пашни и леса, но и мама, сестренка Машенька, Олеся…

Мама живет в Алма-Ате — она из семьи тех русских крестьян, которые в поисках кормилицы-земли пришли в эти края еще сто лет тому назад. Здесь, у подошвы хребта Заилийского Алатау, рождался тогда город Верный.

В Алма-Ате увидел свет и Николай. Он жил и учился здесь, пока комсомол не послал его в военно-морское училище, что в трех шагах от Стрелецкой бухты. И Севастополь, Стрелецкая бухта, Черное море стали ему так же дороги, как родная Алма-Ата.