Квадратное время

Кто-то, впрочем, наверняка наблюдал и за мной. Но это не повод голодать! Для начала я разломал на небольшие кусочки и запарил мерзлую ламинарию. Не сказать, что настой имел приятный вкус, но… тут главное во что-нибудь верить, тем более витамины и микроэлементы очевидно полезнее молитвы о ниспослании благодати. Дополнительный бонус – больше пары глотков не выпьешь; я твердо помнил советы диетологов будущего для похудания в стиле «пейте больше воды», поэтому действовал строго наоборот. Не торопясь, выбивая зубами из пищи всю прану, съел баланду с покрошенным в нее хлебом. Так заметно вкуснее, чем царапать зубами черствые, а часто и подмороженные куски. Затем выловил деревянной, собственноручно выстроганной ложкой водоросли и аккуратно перемешал их с пшенкой. И лишь после этого обратил внимание на примолкший гул разговоров.

Было с чего. В кои-то века центрокухню посетил настоящий краской с воли! Серая, ощутимо потасканная шинель с грязнокрасными «разговорами»,[176] обмятая до белизны кожа ремней портупеи и кобуры, в петлицах короткая строчка из двух кубиков. Из «тюремных университетов» я уже знал, что это примерно соответствует лейтенанту. Но при этом гость не молод, лет примерно сорока, худощавая высокая фигура, заветренные скулы за белыми с мороза кругами очков… что же он забыл в гнилой дыре Кемперпункта? Тут из-за спины новоприбывшего показался родной рукраб, и ситуация мне резко разонравилась: он явно кого-то выискивал. Всего через несколько тяжелых ударов сердца его взгляд остановился на мне и обрел детерминизм.

Су-у-у-ки! Кто сдал, за что? Громкие разговоры с Авдеичем? Мыслепреступление по Джорджу нашему Оруэллу? Буду держаться до последнего и все отрицать! Но стоп! Не надо лишней паники. Любому местному начальнику достаточно пошевелить пальцем, чтоб вытащить меня к себе на правеж, он вправе арестовать, а то и вовсе, даже не расстрелять, а пристрелить как собаку. Для этого нет смысла переться в столовую. Так что же ему от меня надо?!

Новоявленный командир добрался до меня в несколько широких шагов.

– Обухов? – уточнил он, одновременно пытаясь дыханием отогреть линзы.

Поспешно вскочив, я с бравой тупостью брякнул в ответ:

– Так точно!

– Сиди уж, – небрежно отмахнулся пришедший.

Он, не чинясь, опустился на лавку напротив,[177] и я разглядел на петлицах шифровки «КГПУ». «Опять проклятая гебня!» – промелькнула короткая мысль.

Пауза затянулась. Нацепив на нос многострадальные очки, гражданин начальник близоруко и с какой-то странной радостью разглядывал приготовленное мной блюдо. Пальцы его широких, рабочих рук отбивали на доске стола рваный ритм, медленно, но верно приближаясь к моей пище, казалось, еще мгновение, и он схватит тарелку, да убежит с ней прочь. Когда ногти с траурной каймой под ногтями приблизились на несколько сантиметров, я не выдержал:

– Простые водоросли, вот, смотрите, – я достал из кармана несколько оставшихся мороженых листиков. – Обычная ламинария, ее тут в море мегатонны.

– Однако как вовремя я зашел, – наконец-то выбрался из глубины своих мыслей странный чекист.

Его рука метнулась в карман, и на стол легла синяя с красной каймой коробка «Нашей марки».[178] Я, было, приготовился выклянчить папироску, но вместо этого услышал:

– Махнемся?

– Ого-го! – не смог удержаться сидящий рядом Авдеич.

– Конечно, – согласился я быстрее, чем понял идею собеседника. – Но на что?

– Да вот же, – гражданин начальник ткнул рукой в мою густо удобренную зеленью пшенку.

– С удовольствием! – я едва не откинул от себя тарелку.

Еще бы! Пачка – это двадцать пять штук папирос. Каждая – минимум осьмушка фунта хлеба, а то и четверть. Полновесный паек за два-три дня.

Ох, неужели хоть кому-то во всем СССР не лень читать сигналы с мест, в число которых наверняка попала стопочка доносов о зэке, жрущем траву «от цинги»?! Неужели правда, что в мире нет такого преступления, на которое не пойдет чекист ради карьеры? В смысле, не в этой ли обутой в шлем темно-синего сукна голове крутнулась мысль, как половчее, да втайне от дружков, зацепиться за промфинплан борьбы с болезнями?

Между тем «покупатель» не просто потыкал в щедро сдобренную водорослями кашу пальцем, а вооружился ложкой и принялся осторожно и старательно «принимать пищу». С первым понятно, привычка носить сей полезный инструмент всегда и везде с собой повальна, не только надзиратели, после трех дней в лагере так делают даже каторжане «из графьев». Но жрать арестантскую кашу рядом с зэками?! Он что, совсем тронулся? Вообразил себя мальчиком в крестьянской избе, где все по очереди черпают варево из одного котелка?[179] Я украдкой огляделся, и… Не увидел особого удивления на лицах соседей; кажется, пачка папирос ранила их души куда серьезнее.

Не прошло и пяти минут, как чекист поднял глаза от почти полностью съеденной порции:

– С непривычки тяжеловато идет, – пожаловался он. – Хоть помогает?

– Конечно, – я с трудом сдержал усмешку. – После ломовой работы еще и не то съешь. Но от ламинарии реальная польза: и чувство сытости, и никакая цинга не привяжется.