«Квакаем, квакаем…»: предисловия, послесловия, интервью

В. А.: — Молодежь — это все человечество. Человечеству всего шесть тысяч лет. А что такое шесть тысяч лет для истории, где счет идет на миллионы и миллиарды? Мы все никак не можем понять, куда идем. Куда мы идем?

Е. П.: — А куда?

В. А.: — К Апокалипсису. Как и говорит Священное Писание…

Е. П.(ежится).

В. А.: — Ты что, замерз?

Е. П.: — Нет, представил, что если сейчас в этом кабаке Ангел с мечом все крушить начнет, то уже никакой ОМОН не поможет. И правительство — тоже. Хотя, если смерть — мгновенный переход в другое состояние, то ведь и апокалипсис — мгновенен…

В. А.: — Слабым человеческим умишком нам трудно представить иную жизнь, кроме данной нам в ощущениях. Коммунисты о чем-то догадывались, когда толковали о новом человеке. Правда, сами, вопреки своему учению, мгновенно освинели и стали жировать среди нищеты. Но — они были шагом на Пути, без них человечеству нельзя было сделать следующий шаг.

Е. П.: — Шаг, но куда?

Однако гуру Вася не успел ответить даже на этот простой вопрос, потому что из динамиков, скрытых в чаще искусственных, но очень зеленых кущ вдруг вновь грянула легкая, но противная музыка…

Е. П.(пытаясь перекричать музыку): — Это нам знак! Дескать, попили, погуляли, а теперь платите и — ОТЦЫ ПО ДОМАМ!. Эту гениальную фразу нам однажды сказали юные милиционеры, окружившие нас, то есть меня, Генриха Сапгира, Игоря Холина и Александра Кабакова[11], когда мы после совместного выступления в Доме кино решили распить из горлышка бутылку на морозце ночью, около Белорусского вокзала…

В. А.: — Литература — это ностальгия, и жизнь — это ностальгия по тому, утраченному раю, утраченному миру, Если еще имеется у нас возможность читать священные книги, нужно прочесть их сейчас иначе, не так, как мы читали раньше, попытаться по-новому понять скрытую в них непостижимую метафору. Эти попытки должны постоянно продолжаться, в них заключается секрет жизни и секрет творчества. Ведь нельзя же сказать, что человечество будет всегда. Вот с астероидами в ближайший миллион лет что-то там будет происходить, это уже предсказано. Но мы не знаем, что будет с человечеством, уцелеет ли оно вообще. Вполне вероятно, что оно проживет миллион лет и один день, а может десять миллионов и один день… Путь человечества — аллегорический путь того самого Адама, или, наоборот, Адам — это и есть путь, исчисляющийся огромными числом лет, И нет никакого противоречия междутеорией эволюции и идеей творения. В каком-то смысле можно представить, что Адам когда-то был динозавром, то есть прошел эту фазу и тем самым как бы наметил весь смысл своего существования как самоусовершенствование на пути возврата к идеалу, то есть выходу из времени. Ибо время — это и есть изгнание. И не идем ли мы из материального мира, через биологию, в которой ДНК[12] является формулой изгнания из рая, — обратно, в нематериальный мир? Так сказать, в райские кущи… Так или иначе пусть все движется своим чередом. Платим и уходим, Женя.

Юбилей Аксенова

Интервью для журнала «Аэрофлот»

Василий Аксенов живет между Россией и Францией. Свой юбилей он отпраздновал в Биаррице и недавно вернулся с казанского фестиваля в его честь — «Аксенов-фест».

— Василий Павлович, приходится много путешествовать? Когда же вы пишете?

ВАСИЛИЙ АКСЕНОВ; Нет, на самом деле путешествую мало. Времени нет. Чаще всего курсирую между Москвой и Биаррицем. В Америке не был уже три года. Скучаю по Америке. Как проходит мой обычный день?.. Да довольно занудно проходит. Утром я делаю йогу, стою на голове, бегаю — сейчас меньше, не часто, в Лефортовском парке или Нескучном саду, чтобы чуть-чуть размяться, обязательно делаю растяжку… Иногда бывают такие периоды, когда я чувствую, что лучше всего засесть за работу прямо с утра и написать одну или две страницы. А порой тянет ночью трудиться, ведь днем столько суеты…

— Вас Америка сделала таким физкультурником?

— Нет, я увлекся спортом гораздо раньше и приехал туда уже готовым джоггером.

Америка сделала меня… интеллектуалом. Именно там я стал много читать по-английски, да и по-русски тоже: и романы, и критику. До Америки я был богемщиком.