Квартал Тортилья-Флэт. Консервный ряд (сборник)

Молодой суслик, в расцвете сил, обосновался в зарослях мальвы на пустыре Консервного Ряда. Место он выбрал отличное. Густые зеленые стебли тянулись вверх, свежие и роскошные, и, вызревая, соблазнительно клонили головки. И для норы земля самая подходящая – черная, мягкая и хоть и песчаная, но не крошилась и не засыпала проходов. Суслик был толстый, гладкий, в защечных мешках всегда вдоволь еды, ушки аккуратные и хорошо поставлены, а глаза – черные, как головки старомодных булавок, и такого же примерно размера. Передние лапы – лапы копателя – были у него на редкость сильные, светлый мех на груди – на диво пушистый и мягкий, а мех на спине темно лоснился. У него были длинные загнутые желтые зубы и коротенький хвостик. Словом, красавец суслик и в самой поре.

Он добрался сюда по суше, облюбовал и заложил нору на пригорке, чтоб смотреть сквозь стебли мальвы, как по Консервному Ряду идут машины. Он видел ноги Мака и ребят, когда те шли по пустырю во Дворец. Он вкопался в угольно-черную землю, и место ему еще больше понравилось, потому что под почвой лежали большие камни. И просторную кладовую он вырыл под камнем, чтоб не осела, какие б ни лили дожди. Тут можно обосноваться и без конца выводить потомство; и нору можно копать и копать во все стороны сколько угодно.

В одно прелестное раннее утро он впервые высунул морду из норы. Сквозь стебли цедился зеленый свет, и первые лучи солнца падали в нору и грели, и суслик наслаждался.

Выкопав кладовую, четыре запасных выхода и водонепроницаемую комнату на случай потопа, суслик стал запасаться. Он сгрызал только безукоризненные стебли и точно подравнивал, а потом стаскивал и складывал их в кладовой так, чтоб не сгнили и не скисли. Наконец суслик вздохнул спокойно. Вблизи никаких садов, никаких ловушек. Кошек, правда, хватало, но они объедались рыбьими головами и кишками с фабрики и думать забыли об охоте. Песчаная почва быстро впитывала воду, и в норе не разводилась сырость. Суслик трудился, трудился и доверху набил кладовую. Тогда он сделал еще маленькие боковые комнатки для детей. Пусть через несколько лет тысячное потомство расползается во все стороны от родного очага.

Но время шло, и суслик уже терял терпенье, потому что самка все не являлась. По утрам он сидел у входа и пищал проникновенно, доходчиво, хоть недоступно людскому слуху. А самка не являлась. Наконец, весь потный, он двинулся через полотно и дальше, пока не набрел на другую сусличью нору. Он зазывно запищал у входа. Он услышал шорох и почуял самку, и вот из норы вышел старый, закаленный в битвах матерый суслик и долго тузил и терзал его, так что он едва добрался домой и три дня отлеживался в большой комнате, и в этой битве он потерял два когтя с передней лапы.

И снова он ждал и пищал у входа в свое уютное жилье, но самка так и не явилась, и пришлось ему перебраться. Он перебрался на два квартала выше по холму, где был георгиновый сад и каждую ночь расставляли ловушки.

Глава XXXII

Док просыпался медленно и тяжко, так тучник вылезает из бассейна. Сознание то выкарабкивалось на поверхность, то снова валилось вглубь. На бороде у него была помада. Он приоткрыл один глаз, увидел сверкающее одеяло и зажмурился. Но скоро он снова огляделся. С одеяла взгляд скользнул на пол, к разбитой пластинке в углу, к стаканам на столе, перевернутом кверху ножками, к винным лужам и книгам, распростертым, как тяжелые большие бабочки. И всюду комья свернувшейся красной бумаги и вонь от жженых шутих. Сквозь дверь на кухню он увидел высокую стопку тарелок из-под бифштексов и сковородки – все в застывшем сале. Сотни окурков прилипли к полу. И сквозь вонь от шутих прорывалась тонкая смесь духов, вина и виски. На минуту взгляд его задержался на шпильках, валявшихся посреди комнаты.

Он медленно перевернулся, оперся на локоть и взглянул в проломленное окно. Консервный Ряд затих под ярким солнцем. Дверь котла была открыта. Дверь Ночлежного Дворца – закрыта. Кто-то мирно спал в траве посреди пустыря. В «Медвежьем флаге» закрыли все двери и окна.

Док встал, прошел на кухню и по пути в уборную зажег газовую колонку. Потом вернулся и сел на край постели, озирая разгром. С церкви на холме несся колокольный звон. Колонка зашумела, он пошел в ванную и принял душ и надел синие джинсы и фланелевую рубашку. Ли Чонг еще не открывал, но увидел, кто стоит за дверью, и открыл. Он тут же пошел к холодильнику и принес кварту пива. Док заплатил.

– Повеселились? – спросил Ли. Его карие, припухшие глаза покраснели.