Любить для Большого Джо Португальца означало действовать. И это – рассказ об одном из его любовных похождений.
В Монтерее лил дождь; с высоких сосен весь день капала вода. Пайсано Тортилья-Флэт не выходили из дому, но над каждой трубой подымалась спираль голубого дыма, и в воздухе разливался свежий и душистый запах горящих смолистых поленьев.
К пяти часам дождь на несколько минут прекратился, и Большой Джо Португалец, который почти весь день провел на пляже под перевернутой лодкой, выбрался наружу и зашагал вверх по холму к дому Дэнни. Он совсем окоченел и ужасно хотел есть.
Когда он добрался до окраины Тортилья-Флэт, хляби небесные снова разверзлись, и опять хлынул ливень. В одно мгновение Большой Джо вымок до нитки. Он вбежал в ближайший домик, чтобы укрыться от дождя, а в этом домике жила tia[13]
Игнасиа.Этой даме было лет сорок пять, и она уже давно и небезуспешно вдовела. Она всегда была молчаливой и суровой, так как в ее жилах текло больше индейской крови, чем это считалось приличным в Тортилья-Флэт.
Когда вошел Большой Джо, она как раз откупорила бутыль красного вина и готовилась налить себе стаканчик, чтобы полечить желудок. Она попыталась сунуть бутыль под стул, но не успела. Большой Джо уже стоял в дверях, и с его одежды на пол стекала вода.
– Входи и обсушись, – сказала тиа Игнасиа.
Большой Джо, не сводя глаз с бутыли, словно терьер с жука, переступил порог. По крыше грозно барабанил дождь. Тиа Игнасиа помешала дрова в железной печурке.
– Не выпьешь ли стаканчик вина?
– Выпью, – сказал Большой Джо.
Его глаза снова впились в бутыль, хотя он еще не успел докончить первого стакана. Он выпил их три, прежде чем соблаговолил произнести хоть слово и алчный огонь погас в его глазах.
Тиа Игнасиа смирилась с тем, что ее непочатая бутыль безвозвратно потеряна. И она стала пить с ним, чтобы и самой хоть немножко попользоваться своим вином. Только когда Большой Джо в четвертый раз взял полный стакан, он наконец сел поудобнее и начал пить со вкусом.
– Это вино не от Торрелли, – сказал он.
– Да, я беру его у одной итальянской дамы, моей подруги.
Она снова налила стаканы.
Сгустились ранние сумерки. Тиа Игнасиа зажгла керосиновую лампу и подбросила дров в печурку. Раз уж вино будет выпито, пусть оно будет выпито, подумала она и критически осмотрела дюжую фигуру Большого Джо. В груди у нее потеплело.
– Бедный, ты работал на дожде, – сказала она. – Сними куртку, дай ей просохнуть.
Большой Джо лгал редко. На это у него не хватало сообразительности.
– Я спал на берегу под лодкой, – ответил он.
– Но ты же насквозь промок, бедняга.
Она испытующе посмотрела на него, ожидая, что ее внимание вызовет хоть какой-нибудь отклик; но лицо Большого Джо выражало только удовольствие оттого, что он сидит в сухой, теплой комнате и пьет вино. Он протянул ей пустой стакан. Весь день у него во рту не было ни крошки, и вино быстро туманило ему голову.
Тиа Игнасиа сделала новую попытку.
– Вредно сидеть в мокрой куртке. Ты простудишься. Дай я помогу снять тебе куртку.
Большой Джо только плотнее уселся в кресло.
– Мне и так хорошо, – сказал он упрямо.
Тиа Игнасиа подлила себе вина. Дрова в печурке громко потрескивали, и этот уютный звук заглушал стук дождя по крыше.
Большой Джо и не думал вести себя любезно или хотя бы вежливо – он просто не замечал присутствия своей хозяйки. Он большими глотками пил вино. Он глупо улыбался печке. Он легонько покачивался в кресле.
Тиа Игнасиа почувствовала, что ее охватили гнев и отчаяние. «Свинья, – думала она, – грязная скотина. Да лучше бы я привела в дом с дождя какую-нибудь корову. Другой человек хоть спасибо сказал бы!»
Большой Джо снова протянул ей пустой стакан.
Тиа Игнасиа сделала героическое усилие.
– Хорошо в теплом домике в такую непогожую ночь, – сказала она. – Когда льет дождь, а печка хорошо топится, приятно о чем-нибудь дружески поболтать. Ведь правда?
– Само собой, – отозвался Большой Джо.
– Может, яркий свет тебе глаза режет? – заботливо сказала она. – Хочешь, я задую лампу?
– Он мне не мешает, – ответил Большой Джо. – Но если тебе жалко керосина, валяй задувай.
Тиа Игнасиа задула огонек, и комната погрузилась во мрак. Потом она вернулась на свое кресло и стала ждать, когда в Большом Джо пробудится галантность. Она слышала, как скрипит, покачиваясь, его кресло. Багровели щели печурки, и на углах мебели играли легкие блики. Комната почти светилась теплом. Тиа Игнасиа услышала, что кресло его перестало покачиваться, и подобралась, готовая оттолкнуть его. Но ничего не произошло.
– Подумать только, – сказала она, – что ты мог бы остаться без крова в такую бурную ночь и дрожал бы сейчас в каком-нибудь сарае или лежал бы на холодном песке под лодкой. А ты сидишь в удобном кресле и пьешь вино в обществе дамы, которая к тебе хорошо относится.