Квартет

Упавший со сцены первый артист подхватил фразу:

— Выйдя из клуба, он нас покинул. И лишь знание того, что он жив, причиняет нам радость.

Зрители оживились, они поняли, что это просто номер программы. Только на лицах музыкантов проступало недоумение.

— Он ненавидел полосатые носки, — истерически закричал первый, оттолкнув соперника.

— И носил только их, будучи пленен полосами, — заорал второй, кивая головой так энергично, будто хотел стряхнуть ее с шеи.

Люди почему-то смеялись и аплодировали.

— А как сиял его череп в солнечную погоду! — прошипел артист. — За километр!

— Когда ветер развевал его пышные рыжие вихры, — добавил второй.

— Редкостного иссиня-черного цвета, — по ходу фразы голос возрастал, как у футбольного комментатора в «опасный момент».

— А помните, как он всегда стеснялся резкого слова? — истошно завопил диалектик.

— И прямо говорил собеседнику в лицо: «Редкостная свинья!» — не утихал его дубликат. — Кто таков? — вдруг крикнул он, приметив в толпе чей-то остановившийся взгляд. — Что у тебя?

Собравшиеся расступились. В луче прожектора стоял бледный субъект. Его лицо было залито кровью.

— Ни кола, ни двора! — ни с того ни с сего истерично крикнула девчушка с косичками.

— Поприветствуем, господа, Николу Нидвору, — хрипло заорал выступающий и хищно кинулся в зал. — Он вернулся! Это тот, о ком сегодня было сказано столько пламенных слов…

— Что даже камни рыдают от нашего молчания, — подтвердил второй.

— Ибо у них выросли уши! — заверещала девочка с косичками и захлопала в ладоши.

— Мы награждаем Николу Нидвору за то, что он с присущей ему храбростью не участвовал ни в чем, что могло бы потребовать его участия.

— И этим проявил ту инициативу…

— Ту еще инициативу! — задорно выкликнула девочка.

— Орден!

— Отныне я навсегда принадлежу ему, — завопила девчонка-пепсиколка и прыгнула Николе на шею. — Я — Анна второй степени!

— С тем мы отправляем его далеко и надолго.

— В гиперссылку.

— За что? — возмутился Никола.

— Не благодари. Не за что. — отрубил председатель.

Со сцены повалили белые клубы дыма. Вместо того чтобы стелиться по полу, дым подбирался к Николе с девочкой на руках и облеплял их. Раздался крик. В нем было столько ужаса и боли, что волосы моей меховой шапки, лежащей на свободном стуле, встали дыбом.

Оратор достал из верхнего кармашка пиджака лупу и посмотрел сквозь нее на дым. Тот немедленно стал синим.

— Решетка навек опустилась за ними, — закричал второй. — А снаружи остался нарисованный неумелой рукой орел, оборотная сторона этой монеты.

Дым исчез. Внезапно и разом. И почти никого на сцене — только оратор. Вот он нагнулся и поднял с пола ярко блеснувшую монету.

— Орел или решка? — спросил он у зала.

Толпа, приведенная в восторг высококачественным представлением, отвечала вразнобой.

Он подкинул монету вверх, и та, сверкнув, исчезла.

— Никто не угадал!

Снова заиграла музыка. Все та же певица принялась выкрикивать странный речитатив:

Напишите мне эпитафию,
Хоть хореем, хоть амфибрахием,
Под веселую фотографию.

На оратора как-то сразу перестали обращать внимание. Подозвав своего компаньона, он направился к нашему столику.

— Добрый вечер, мадемуазель, — галантно приподняв парик, сказал он. Второй в точности повторил движение. — Разрешите присоединиться к вашей компании?

Вблизи эти лица, точнее, лицо, одно на двоих, произвело на меня отталкивающее впечатление. Лучшее, что можно было сказать о нем — оно необычно. Высоченный лоб, нос крючком, колючие глаза, несимметричные брови.

— Садись, ковбой, — ухмыльнулся Кот, с которым, по всей видимости, они были давно и хорошо знакомы.

— Как понравилось наше представление мамзели? — учтиво поинтересовался артист.

— Она решила, что вы — помощники Копперфильда, — разразился шуткою Кот, и все трое — в один миг — громогласно захохотали.

— Прошу, — артист вытащил из кармана такую же, как давешняя, серебристую монетку и подал мне.

Машинально я взяла ее.

— Что вы сделали с бедным Николой? — мой голос сорвался.

— Помилуйте, сударыня, с каким Николой? — удивился кто-то из этих киников. — Откуда вы знаете, что был Никола? Вы говорили с ним? А может, трогали? Не говоря уже о том, что и разговор, и тактильные ощущения доказательством ничьего существования не служат. Не было никакого Николы. Какой мальчик? Почем вам знать, может, вы сами создали его, придя сюда?

Меня замутило. Я встала и на нетвердых ногах отправилась в туалет. Больше всего боялась, что в спину мне раздастся все тот же железный хохот, сползающий в беспредельную тьму вой и скрежет.

В кабинке меня просто начало трясти. Я боялась, что сверху что-то спрыгнет или подползет снизу, а то и выскочит прямо из унитаза. Клацая зубами, пулей вылетела обратно. Оставаться среди этих людей мне было страшно. Но и уйти — страшно. Подойдя к столику, я обнаружила, что за ним сидят другие. Сколько же я отсутствовала?

— Простите, вы не видели здесь троих. Двое одинаковых. И один кот?