Квартира № 41

После развода Бегемот – ее все. Надя вообще не была уверена, что в ее жизни сможет появиться кто-то близкий мужского пола, кроме Бегемота. И тут она была готова отдать его мальчику, которого видела второй раз в жизни, при этом вживую – первый. В некоторые моменты ей казалось, что она взяла на себя Степино болевое тело, и сама не понимала, как после всего случившегося с ними они оба смогут любить весну. Лучше сразу вырывать страницу марта из откидного календаря.

– Нет, я так не могу. Приходить, если позволите, буду! А взять – нет, – демонстрировал он идеальное воспитание. – Да и папа, наверное, не разрешит.

– Я попробую поговорить с твоим отцом, а Бегемота будешь ко мне в гости водить. А я всегда буду держать для вас сыр.

– Нет, лучше вы просто держите сыр и Бегемота, а я буду в гости захаживать. По субботам. Сразу после плавания.

Степа говорил о плавании так, как будто ничего в его жизни не изменилось. Суббота. Плавание. Будет ли отец возить его в бассейн? Как они будут просыпаться, кто первым услышит будильник? У Степы впереди была жизнь, полная неопределенности, но он отчаянно цеплялся за буйки, которые могут удержать на плаву. Расписание и план спасают от драм, заговорили Надины мысли стихами.

– Ты меня прости, но как ты так стойко держишься? Если хочешь кричать, плакать или бить посуду, то делай все, что тебе хочется. – Надя присела на корточки возле Степы и пыталась заглянуть к нему в душу, а еще лучше – забрать себе все его страдания. Она же без пяти минут ведьма, она же хозяйка кота Бегемота. У нее обязательно получится хоть как-то помочь, раз передать конверт она так и не успела.

– Мы были в Швейцарских Альпах. Катались на лыжах, а я заболел. Пока был здоров, мама с Выхухолем катались на зеленой трассе – вместе со мной. А когда я простудился, решили вспомнить молодость и прокатиться по черной. Маму занесло, и она сильно ударилась головой об опору подъемника. Это столб такой железный на склоне, – поведал Степа. – Папа заложил бабушкину квартиру, отправил за ней самолет с медиками на борту, потому что в Швейцарии сказали, что травма была несовместимая с жизнью. Привезли в Москву. Казалось, что мама просто уснула. Я приходил к ней в больницу и рассказывал о своих успехах, переживаниях, читал детские сказки, те, что она мне писала… Но она никак не реагировала. Выхухолю, то есть моему отчиму, несколько раз предлагали отключить аппараты жизнеобеспечения, но папа отказывался, дрался с ним… Сказал, что если есть хоть один шанс, что мама поправится, то его надо использовать. Я догадывался, что чудес не бывает. А папа в них верил. Хотя мама всегда говорила, что он циник.

– Как ты со всем этим справляешься? – спросила Надя, не переставая удивляться, как мальчуган вроде Степы может вообще знать значение слова «циник».

– Ну, – почесал глаза Степа, – я знаю, что рано или поздно все люди засыпают, чтобы потом проснуться в следующей жизни. Когда-нибудь и я усну. И мы с мамой встретимся. Лет через пятьдесят или семьдесят. Но разве для Вселенной, существующей миллиарды тысячеллионов лет, это большая цифра? – Степа сосредоточенно дышал носом, чтобы не расплакаться. – Да и папа говорил, что я должен быть сильным ради мамы. А сам плакал.

– Твоя мама была удивительной женщиной. Я видела ее один раз в жизни, когда забирала ключи от квартиры, но никогда не забуду. – Надя осторожно положила свою ладонь на Степину. – А почему вы переехали? Прости, если задаю много вопросов.

– Вроде как мама устала жить в центре, пробки, дышать нечем. Но я знаю правду… Дело в том, что моя мама любила папу, а жить напротив него больше не могла. Я видел, как она вечерами боится подходить к окнам. Особенно после того, как мы на море вместе были в прошлом году, – напомнил он Наде события только дочитанной главы.

– Прости, а какого числа твоя мама разбилась?

– Тридцать первого декабря…

И тут Наде стало первый раз в жизни нечеловечески страшно. Сотрясение мозга, полученное от удара о спинку кровати, совпадало по дате с травмой Веры… Как будто у них была одна судьба на двоих, и та просто передала ей эстафету. Понимая, что для взрослого человека этот поступок нелогичен и крайне иррационален, но не имея моральных сил с собой совладать, Надя быстрым шагом направилась в ванную комнату, не включая света, плюхнулась на пол и горько заплакала. В ней рыдали сразу все: маленькая девочка, что боялась темноты и гуляла по Воронежу с перочинным ножиком для защиты, обиженная разведенка, которой минуло тридцать и которая, вместо того чтобы любить на протяжении последних лет десяти, занималась моральным онанизмом, возможно, будущая мать, и в какой-то момент Наде казалось, что в ней плакал даже сам Степа.

– Эй, можно к тебе? Я тоже обычно плачу в темноте. – Степа аккуратно приоткрыл дверь в ванную.