Квартира муж и амнезия

«И приснится же такое!» — повозилась Рита, уютно устраиваясь под одеялом. То она сама — рыба, то на нее таращится рыба с человеческими глазами. Сон был странным, но не настолько, чтобы думать, что к ней вернулись ее всегдашние кошмары. Рита попыталась в подробностях вспомнить сон. Нет, в самом деле. От прежних кошмаров в нем остались только равнодушные люди за стеклянной стеной. А ощущение полной безнадежности и никомуненужности — ушло. И вообще, если вспомнить, в последний раз сон про стеклянную стену ей приснился накануне Женькиного приезда. А потом, в Праге, она так урабатывалась, что спала без сновидений. И в поезде крепко спала. И потом... Стоп. Что значит потом? И вообще, где это она?

Рита резко стряхнула с себя сонливость и стала соображать. Память услужливо подсунула воспоминания: муж Гриша, профессор Дворецкий, Толик погиб, бумаги с антресолей свалились, она в гостях у мамы Матвея, завтра они... Или уже сегодня?

Рита села на диване и посмотрела на ходики, которые деликатно постукивали на противоположной стене. Света, который струился в незашторенное окно от ярких уличных фонарей, хватило, чтобы разглядеть: четыре часа. Сморило ее где-то около девяти вечера. И она, судя по всему, выспалась.

Рита легла обратно на диван и немножко полежала, честно стараясь уснуть. Не спалось, в голову лезли обрывки ненужных мыслей и воспоминаний. В квартире по-прежнему попахивало котлетами. Рита вспомнила вкус того кусочка, что успела проглотить прежде, чем с ней случилась истерика, и сглотнула голодную слюну. Есть захотелось очень сильно, так что впору пробираться на кухню и под покровом ночи рыться в холодильнике. Рита минут десять боролась с внезапным аппетитом и сдалась. Села, осторожно нашарила у дивана тапочки и, не зажигая света, потихоньку побрела на кухню. С порога заметила вожделенный пенал холодильника, он вырисовывался темным силуэтом на фоне окна, метнулась к нему и тут же налетела на что-то громоздкое, перегородившее кухню. И упала на это громоздкое поперек, вовремя — чуть носом не тюкнулась! — упершись в пол обеими ладошками. И дыхание затаила, соображая, не разбудила ли своим падением Ольгу Матвеевну.

— Рит, тебе удобно? — спросил Матвей и пошевелился у Риты под животом.

Рита вскрикнула и тюкнулась-таки лбом об пол. Потом ящеркой соскользнула вниз и уселась на полу, разглядывая, через что же это она навернулась. Через раскладушку. Через Матвея на раскладушке.

— Не спится? — спросил Матвей, приподнимаясь на локте. Его лицо оказалось на одном уровне с лицом Риты, глаза — на уровне ее глаз. — У тебя в глазах фонари отражаются, — вдруг охрипшим голосом сказал Матвей, а потом положил руку на Ритин затылок, притянул ее к себе и поцеловал.

Рита закрыла глаза и прислушалась. Целоваться с Матвеем было приятно. Очень. Целоваться с ним было настолько хорошо, что даже сидеть вот так, на полу, уже не оставалось никакой возможности. Хотелось прекратить контролировать всякие мышцы-кости-сухожилия, не отвлекаться на такую ерунду, как чувство равновесия, а обмякнуть в его руках безвольно и каждой клеточкой, каждым нейрончиком впитывать касания этих нежных твердых губ...

Она и обмякла, и растеклась, оказавшись вдруг рядом с Матвеем на узкой раскладушке, и он уже стаскивал с нее свитер, проводя всей ладонью по горячей, вздрагивающей, гибкой спине.

— Нет, я так не могу, — шепотом сказал Матвей, и Рита замерла испуганно, возвращаясь с небес на тесную скрипучую раскладушку. Какая-то пружина больно впивалась в правое бедро, и Рита пошевелилась, стараясь отползти от Матвея. Кажется, она сглупила. Наверное, ему что-то приснилось, вот он и полез к ней с поцелуями. А теперь, когда нащупал ее толстую задницу, окончательно проснулся и, наверное, удивляется, что в его постели делает эдакая корова.

— Извини, Матвей, я нечаянно, я в темноте споткнулась, — пробормотала Рита и стала выбираться из раскладушечного гамака.

— Ты что? — Матвей прижал ее к себе покрепче и прошептал, щекоча ухо горячим дыханием: — Я тебя обидел?

— Нет, — замерла Рита. — Но ты же сказал, что не можешь...

— На этой раскладушке — не могу, — опять пощекотал ей ухо Матвей. Потом высвободил из-под Риты руку, рывком поднялся с раскладушки и потянул девушку за собой. — Пойдем!

Повел ее в обратный путь по коридору и возле диванчика опять принялся целовать так, что Рита снова обмякла и растеклась по дивану безвольной сладострастной лужицей.

— Ритка, может, ты мне снишься, а? — спросил Матвей, когда они уже слетали туда и обратно и вернулись в реальность, которая заявляла о себе не только ощущениями, но и запахами, словами и тиканьем часов на близкой стене. — Представляешь, мне как раз сон снился, про тебя. Как будто ты — Ассоль. И тут ты падаешь на меня, будто с неба!

— С берега! — хихикнула Рита.

— Что — с берега? — не понял Матвей.

— Ну, Ассоль же своего капитана Грея на берегу ждала, а не в облаках! Хотя в облаках витала, за что и заслужила репутацию дурочки.

— Она не была дурочкой! Она умела мечтать! — обиделся за Ассоль Матвей.