Тамарочка, придерживая под локоть грузную старуху в черном, вела ее к кучке земли у могилы. Та, опираясь на Тамарочкину руку, дотянулась, взяла горсть и бросила землю в яму. Тамарочка проделала то же самое, и Матвей понял, что могильщики ждут, пока все присутствующие бросят по горсти земли на крышку гроба.
Присутствующих, кстати говоря, было не очень много. Кроме Тамарочки, матери Толика, Риты, Матвея и его мамы, неожиданно настоявшей на том, чтобы ехать на кладбище («Хочу посмотреть, как хоронят в Москве!»), в жидкой толпе у могилы переминались замерзшая консьержка Анна Макаровна, две старухи, видимо знакомые матери Толика, и двое растерянных мужиков лет сорока в куртках и трикотажных шапочках. Матвей подошел, кинул горсть земли в могилу и быстро отошел в сторону озябших мужиков.
— Пожалуйте помянуть усопшего. — К Матвею и его соседям подошла одна из старух. — Вера Петровна всех домой приглашает!
— Отчего бы и не помянуть Толяна? Помянем! — потер ладони один из мужиков и объяснил Матвею, по-своему истолковав его рассеянный взгляд: — Мы с ним работали в одной конторе! А вы ему кто будете?
— Никто, — пожал плечами Матвей, — я, пожалуй, поеду.
— Да ладно, мужик, ты чё? — по-свойски подмигнул ему сосед. — Поминки же, всех подряд накормят. И нальют! Езжай, не тушуйся!
Матвей дико взглянул на собеседника, поискал глазами мать — она стояла и что-то говорила опустившей голову Рите. Потом, будто почувствовав взгляд Матвея, оглянулась и махнула ему рукой, мол, погоди, не до тебя сейчас. И тогда он, больше не в силах бороться с усталостью и пустотой, повернулся и пошел с кладбища, всем сердцем мечтая добраться до постели и уснуть. Ехать в пустую холостяцкую квартиру не хотелось совершенно, и Матвей, подумав, понял, куда он хочет попасть.
* * *
— Рита, я буду вам очень признательна, если вы примите мое приглашение!
Мама Матвея коснулась ее локтя, и Рита будто почувствовала, как от руки этой женщины струится тепло. Голос тоже был теплым. И взгляд, когда Рита все-таки подняла глаза и посмотрела Ольге Матвеевне в лицо, был добрым, понимающим... Родным? Рита попробовала на вкус возникшее ощущение. Да, действительно. Ольга Матвеевна глядела на нее почти так, как когда-то глядела мама: с лаской и пониманием. А не с сочувствующим любопытством, как консьержка Анна Макаровна, которая, казалось, все ждала от нее каких-то подробностей и деталей. Не с виноватой затравленностью, как Тамарочка, которая будто бы пряталась от Риты возле матери Толика и даже сейчас держалась особняком. Не с профессиональным сочувствием, как вчера напросившийся на чашку чая профессор Дворецкий, в чьих вежливых расспросах Рите чудились строки истории болезни. Не с деланым радушием, как продавщицы многочисленных магазинчиков, где Рита проводила время все эти пять дней, стараясь убежать от одиночества, которое вдруг навалилось на нее окончательно и бесповоротно.
Такой одинокой Рита не чувствовала себя никогда. Даже после смерти мамы рядом оказалась тетя Тая, Женька писала ей поддерживающие, ободряющие письма... А теперь в электронном ящике осталось лишь последнее письмо, про Африку. Наверное, Рите было бы легче, уйди она с головой в работу, но, похоже, эта страница ее биографии закрыта. Рита каждый раз ежилась, вспоминая металл в голосе Матвея, когда он ей сказал: «Пока отдыхай!» А потом что? Ясное дело, увольняйся!
Думать про «потом» у Риты не было ни сил, ни желания. И она все эти пять дней потратила на уборку квартиры (недра антресолей в награду подарили ей альбом с марками и стопку дореволюционных рождественских открыток, а под ванной обнаружилась позеленевшая медная ступка с пестиком), на похороны урны с тети-Таиным прахом (неожиданно легко и не очень дорого удалось договориться и закопать ее в могиле профессора на Востряковском кладбище) и на знакомство с Москвой.
Если бы не печальные обстоятельства, Рита согласилась бы, что для знакомства со столицей она выбрала самое удачное время: Москва уже готовилась к Новому году, а потому украшалась изо всех сил. Ресторанчики в центре выставляли у входов елки, венки и кое-где ледяные скульптуры. А возле ресторана на Красной площади Рита даже увидела стрельцов, один — с секирой, второй — с живым соколом на руке.