Квартира за выездом

– Здорово! То есть, мне тоже очень приятно. Получается, мы с вами почти тёзки, Нина Максимовна. А чего вы так испугались? Я видел. Вы… ты с таким лицом вошла, словно совершила страшное преступление… Ограбление века! И пришла сознаваться, – засмеялся милиционер.

И сразу перестал быть милиционером, стал обыкновенным пареньком с рыжим чубом над серыми глазами. Глаза смеялись. Нине вдруг стало удивительно легко – с этим парнем, который понял, как ей одиноко и страшно. И теперь шёл рядом и уверял Нину, что полковник Дерябин, к которому они шли и у которого печать, мировой мужик.

– Дерябин? И я Дерябина, – улыбнулась Нина.

– Прикол…

Нина смутилась, на щеках проступил румянец. Такой она нравилась Максиму ещё больше. Самостоятельная, одна за паспортом пришла, а все с родителями приходят.

– А ты куда сейчас? Домой? Не домой? А куда?

Нина объяснила – куда. С её лица исчезла улыбка, и ямочки на щеках исчезли. Максим лихорадочно соображал… Боится. Она смертельно боится. Нет, такую он её не оставит, не отпустит одну к папиной родне, с которой, как объяснила Нина, она никогда не виделась.

– Стой здесь и жди меня. Я сейчас. Отпрошусь на часок, скажу, гражданочку домой сопроводить, во избежание неизбежного, – скаламбурил Максим.

– Подожду, – согласилась Нина. Только вы… только ты… Ты всё шутишь, а я на самом деле боюсь.

Максим видел, что она боится. И как её мать отпустила одну?

– А знаешь, что мы сделаем? Мы твоей бабушке подарок купим! Давай?

– Давай! Только что-нибудь недорогое, у меня денег мало. Мама дала, купить что-нибудь поесть, если бабушка… Если у бабушки нет. Я далеко живу, через весь город ехать, домой только к вечеру попаду.

Ловко она обошла неприятный момент с бабушкой, которая – то ли накормит внучку, то ли нет, подумал Максим. И похлопав себя по нагрудному карману, объявил голосом хвастливого мальчишки:

– А у меня денег много, я вчера премию получил.

– За поимку опасного преступника? – улыбнулась Нина.

– За помощь в оперативно-розыскном мероприятии. Я свидетелей опрашивал, по этажам бегал, по квартирам… Мне открывать боялись, за бандита принимали. Они тут три квартиры обнесли… ограбили, то есть. Ну и боялись жильцы открывать. А я им: «Можете не открывать. Я вам завтра повестку пришлю, и придёте сами в отделение».

Нина представила перепуганных жильцов, пугливо притаившихся за своими дверями, и не удержавшись, рассмеялась мелодичным смехом. И Максим понял, что влюбился в эту девочку с нездешними красивыми глазами, из которых исчезли настороженность и страх – благодаря ему, Максиму.

В папину квартиру они пришли вместе, вызвав у Нининой родни оторопь: вот же Наташка змея, сама не приехала, девчонку прислала с милицией!

– Мы законы блюдём. Коли положено ей здесь жить, пусть живёт, мы комнату выделим, – скороговоркой сыпала Зинаида Леонидовна. – Раздевайтеся, в гостиную прохо́дьте. А ты, внученька, поклажу-то свою оставь, в коридоре положь, никто не возьмёт. Не в коммуналке живём, все свои.

Они с мамой тоже свои, но для них не нашлось места. После гибели мужа Натэла с двухлетней Ниной переехала к матери. А могла бы остаться. Или – не могла?

– Это не поклажа, это подарок. Вам… бабушка.

– Подарок? Мне? А за что? Ой, боже ж ты мой… Ирка! Ты погляди, что мне внучка-то подарила! Вещь-то какая дорогая, в руки взять боязно…

Ираида Леонидовна, бабушкина родная сестра, смотрела с завистью, цокала языком.

Подарок искали долго. Нина выбрала жостовский поднос. На чёрной лакированной глади цветы казались живыми, словно плавали по чёрному озеру. Их рисовал настоящий художник, куда до него Ивану Анатольевичу с его натюрмортами!

Максим сиял. Деньги Нина твёрдо обещала вернуть, но он лишь отмахнулся: «Да брось ты… У меня ещё много осталось. Живу-то один, неженат-незакольцован, деньги тратить не на кого».

Радости от первой в Нининой жизни самостоятельной покупки не было предела. В довершение всего, выбор Нины похвалил продавец: «Бесценная вещь, жостовская роспись. Нигде в мире так подносы не расписывают, только в Жостове. Вам, девушка, повезло: последний взяли. Их быстро расхватывают, не успеваем получить».

В гости Нина ехала окрылённая: подарок купила бесценный, так продавец сказал, а он-то знает. А Максим назвал её девушкой и смотрел с восхищением. На неё никогда так не смотрели. Значит, она больше не ребёнок, она взрослая. На ней шерстяное новое платье с кружевным воротником и мамины бусы из настоящего жемчуга, и новые туфли. А волосы уложены в парикмахерской, куда её отвела Натэла, желая сразить свекровь наповал. Откуда Натэле было знать, что бабушку сразит наповал явившийся вместе с внучкой милиционер…

Подарок произвёл фурор. Поднос передавали из рук к руки, осторожно прикасаясь к цветам и восхищённо выдыхая: «Чудо чу́дное, диво дивное!»

– Леонидовна, как же ты на него чашки-блюдца ставить будешь? Он же как картина! Как с выставки!

– А я и не буду. В сервант поставлю внучкину память, любоваться буду да Ниночку мою вспоминать. Угодила бабушке, уважила, подарок подарила, глаз не отвести, – выпевала-выговаривала бабушка Зина, и у Нины сладко щемило в груди.