Пока дознаватель тыкал пальцем в клавиатуру, я, даже немного прейдя в себя, похвалил полицию за оперативность. Но следователь сказал, что это не так и что сейчас ещё хуже, чем раньше, и что мне просто повезло. И добавил, что будь у него выбор, то он бы ушёл на прежний оклад, в прежнею милицию.
На древней, разбитой в хлам служебной Ниве заехали к участковому, забрали ключи от квартиры под расписку и поехали по адресу. То, что я увидел в квартире, никак с Антоном связано не было. Это был тихий ужас. На кухне и в зале ели под себя и не убирали недели две, это точно. Диван был раздавлен в том месте, на котором жил Антон. Прежних вещей не было. Какие-то тряпки, то там, то тут. По комнате разбросаны мелкого достоинства металлические деньги. На тумбочке несколько мятых бумажек по пятьдесят рублей. На балконе бумажные коробки кучей и разбитый компьютер. Если бы я увидел гору пустых бутылок из-под водки или какие-то шприцы, то мог бы сказать, ах вот оно что! Но ничего этого не было. Напротив, в холодильнике молоко, йогурты. Я обратил внимание на это Артёма Николаевича и услышал в ответ, что в наше время всё по-другому. Сама квартира, в принципе, кроме дивана, была целая и даже относительно чистая. Всё работало, телевизор, холодильник, печь и было всё целое. Пока я осматривал квартиру, Артём Николаевич нашёл паспорт, карту ВТБ и собрался уходить. Посоветовал мне при этом ненужное мне выкинуть или куда-нибудь сложить. Я призвал его к логике, мол, завтра найдутся родственники и скажут, что здесь, в тряпках лежал миллион, где он. Порешили на том, что он попытается найти этого неуловимого дядю и скажет мне, что делать дальше. Но если не найдёт, мне придется ехать в морг.
На следующий день, после обеда, через моего уже знакомого дежурного, я нашёл-таки Артёма Николаевича. Он в это время составлял бумаги с дядей. Я уже был доволен, что в морг ехать не придётся и что дядя сейчас подъедет за вещами. Мы с супругой подъехали в назначенный час к дому. Подъехал и дядя с молодым человеком на прадике. Поднялись в квартиру. Завязался разговор. Из него я понял, что племянник ни одного дня не работал, успел продать три квартиры, а родители его умерли уже давно и, что дядю он не слушался. Между тем дядя похвастался, что ему уже пятьдесят два года, а у него дочь десятилетняя и что он, в отличии от племянника, всю жизнь работал и продолжает активную жизнь. Забирать дядя ничего не хотел, но поглядывая на молодого товарища вынужден был складывать в коробки барахло.
Уехали. Я выдохнул. Да, придётся ремонтировать диван, наводить порядок, мыть, чистить. Дай Бог здоровья моей супруге. Это потеря времени, сил и денег. Но это ни что, по сравнению с тем, что произошло. Был парень и нет его. Похоже, при жизни он никому не был нужен, так и после смерти никому не нужен. Меня смертями не удивишь, но это уж больно нелепая смерть, не понятная и не правильная, не справедливая.
Ремонт дивана мы заказали. Супруга занялась уборкой квартиры. Придя вечером домой, принесла тетрадку ученическую и какие-то бумажки перетянутые резинкой. На балконе в углу, в пустой коробке нашла. Отдаёт мне и плачет. Сказала, что начала читать и поняла, что это предсмертная записка матери Антону, как бы завещание.
Прошёл уже месяц с его кончины, а я ещё не читал этих листков. Вон они на тумбочке, в шкатулке лежат. С годами я стал чёрствым и ранимым одновременно. Мне даже представить трудно, что не возрастной ещё человек сидит и пишет последние слова сыну, зная, что отца уже нет и сама умирает. Если бы она знала, что с ним произойдёт. Нет, слава Богу, что не знала. Отдать эти бумаги дяде? Не знаю. Не уверен. Да, что там, уверен, выбросит. Вот я и подумал, что напишу этот рассказ о моём квартиранте Антоне. И память о нём останется навечно, если я его выложу в интернет. Завещание пока читать не готов, боюсь, сердце начинает щемить, я всё представляю воочию. Но прочитаю и продолжу рассказ, обещаю.
Прочитал. Думал, как всё это передать и ничего лучше не нашёл, чем просто переписать текст. Ведь из того, что написано ничего не отнимешь и не прибавишь. А то, что это сугубо личные бумаги, так что же, нет никого. А в них вся жизнь. Она не должна быть напрасной! Текст записок от времени выцвел, чернила повредились от воды. Но всё прочитал и пишу. Что-то заставляет меня это делать, а я и не сопротивляюсь. Три письма и собственно напутствие.