Квартирантка с двумя детьми (сборник)

Поезд сбавляет скорость. Носатая девушка убрала журнал в рюкзачок, поднимается и идёт к дверям, по пути надевая рюкзачок на плечи. Ташевский наблюдает за ней и неожиданно возбуждается. Как в юности. Напряжение в паху, лицо горит, хочется вскочить… У девушки стройная фигура, открытые для взглядов ноги в шерстяных колготках, юбка короткая, но не обтягивающая, а широкая, – так и тянет сунуть под неё руку… Юрий Сергеевич словно бы со стороны видит своё лицо, свои жадные глаза, приоткрытый рот. Тщетно он ищет в девушке отталкивающие черты; даже её длинный нос, который теперь, в профиль, кажется ещё больше, с крупной ноздрёй, возбуждает… «А если пойти за ней… может… Нет, просто пойти, ещё несколько минут понаблюдать за ней. А? Издалека. Да, да… О господи!» Он дернулся, с трудом перевел взгляд на измятую, запачканную газету.

Пыльная полутьма за окнами сменилась ярким светом. Поезд ворвался на станцию. Затрещали динамики, предвещая объявление.

– Станция «Тимирязевская».

Какой уверенный голос! Ни капли сомнения. А ведь теоретически поезд может проскочить мимо, сбиться с маршрута, сойти с рельсов. Конечно, да, он благополучно выгрузит и заберёт пассажиров, продолжит путь по серой ветке. Как же иначе?

Остановились. Носатая вышла из поезда и зашагала куда ей нужно. Юрий Сергеевич проводил её взглядом, но следовать за ней ему теперь не хотелось. Очень хотелось одного – скорее добраться до института, снять куртку на кафедре, переброситься парой слов с коллегами и… «А разве там это пройдет? – тут же усомнился он. – Разве там не появятся новые идиотские желания?» Вряд ли это кончится просто так… И будто в подтверждение левая рука зазудела, вспомнив о близости оттопыренного кармана.

Вошли несколько человек. На свободное место, где сидела девушка, шлепнулся коренастый парень в туго обтягивающей круглую голову шапочке. Лицо бандитское, глаза бесцеремонно тормошат соседей по вагону, точно выискивая объект, к которому можно привязаться и дать по зубам.

«Вот он! – крикнуло внутри Ташевского. – Вот он и появился. Этот!..»

Юрий Сергеевич поспешно убрал с парня взгляд, вперился в ближайшую наклейку-рекламу, стал читать то, что на ней написано.

С жестким хлопком сомкнулись двери, что-то зашипело под днищем поезда, и после толчка он тронулся; колеса стучали всё торопливее, станция промелькнула и – снова узкий полутемный туннель, какие-то бесконечные шланги и кабели на стенах.

«ТАРРАГОНА – чудесный шоколад из Швеции, – специально медленно, вдумчиво, почти шёпотом читал рекламу Ташевский. – ТАРРАГОНА обладает совершенно невероятными свойствами: она способна повышать настроение…» Но мысли брали своё: «Скоро следующая станция, хорошо… Как же он плетётся!.. Неужели всё из-за глаз?.. А ведь они опять все на меня смотрят! Готовятся…» Страшно, страшно оторваться от рекламки и оглядеться; Юрий Сергеевич изо всех сил цепляется за текст о шоколаде: «Даже если моросит противный дождик, завтра – трудный день, и вообще…» Слева зашевелился старичок, снова острый запах духов. И Юрий Сергеевич потерял рекламу, повернул к соседу лицо.

Старичок, видимо, только что спрятал блокнот в сумку и снял очки. Теперь он сидел, прикрыв глаза, чинно сложив руки на животе, зажав очки между пальцами… А карман все так же оттопырен! Что ж он думает?..

…Рука Ташевского, не заботясь об осторожности, не слушая разума, сунулась в карман и вытащила часы.

Некоторое время Юрий Сергеевич с детским интересом разглядывал узор на крышке – сплетение серебряных веточек вокруг какого-то незнакомого ему герба. Потом нашёл кнопочку и нажал… Крышка отскочила, раздалась мелодия, отчётливо слышимая даже сквозь завывание бегущего поезда. Что же все-таки за мелодия? Такая знакомая.

«П-позвольте! – судорожно нацепляя очки, заикаясь, хрипит старичок. – Что з-за безобразие?!»

Юрий Сергеевич смотрит на него: оглупевшее от изумления и возмущения лицо, линялые глаза, смешно увеличенные стеклами очков. Нижняя челюсть отвисла, видны длинные зубы, желтые, ломкие, словно вываренные кости и шевелящийся синеватый язык. Юрий Сергеевич хохочет, чуть не опрокидывается на тихую соседку справа. Но смех приводит старичка в чувство, он хватает Ташевского за руку, где часы, царапает её, пытается разжать пальцы.

«Отдай! – продолжает хрипеть, до сих пор не сообразив, что можно кричать, звать на помощь. – Отдай, с-с…»

Кулак Ташевского впечатывается ему в висок. Дужка очков ломается, проволочка впивается в кожу; что-то хрустит у старичка в голове, она отлетает к окну, стукается о стекло. Рука перестает бороться за часы, обмякает. «Какая лёгкость!» – успевает с удивлением обрадоваться Ташевский, и тут же его стягивают с сиденья, бросают в проход, на грязный пол. Заламывают руки, куртка трещит под мышками. Вырываться бесполезно – над ним несколько человек. Держат крепко, как многотонные камни.

«А-а-ай! – визжит какая-то женщина, точно это пришибли её. – Вы видали?!»

«Старикана проверьте, – командует парень, что сидит на Ташевском. – Не хило он ему приложил».

«Да уж…»