Квартирник (СИ)

В паспортном столе Сизинского РОВД на мой запрос бросили лишь короткий взгляд и без волокиты сняли копии с карточки формы один на всех ранее судимых жителей села Отрадное. Я поблагодарил, спокойно сложил в папку пятнадцать копий бланков, отъехал сто метров от здания милиции, после чего не выдержал, и притерев машину у обочины, быстро достал из кипы нужную копию. Сомнений не было — с небольшой фотографии мне в глаза испуганно смотрел любитель оральных ласк — его своеобразное, узкое и вытянутое лицо трудно было спутать с другим. Гражданин Бобров Василий Семенович, ранее судимый за кражи государственного имущества (две ходки), был женат и работал скотником в совхозе «Путь коммунизма». Я посмотрел на время и понял, что успею заехать и в село Отрадное.

Село раскинулось на берегу реки, было большим и вполне процветающим. Возле ухоженных домов стояла техника, как совхозная, так и личная. Семья гражданина Боброва жила на улице Прибрежной, зады огородов выходили к небольшому сосняку, по которому мелькали цветастые шапочки детей, скользящих на лыжах, наверное, школьники откатывали задание на уроке физкультуры. Я медленно ехал по улице. У калитки дома Бобровых стояло две крепкие тетки в обязательных телогрейках и серых теплых платках, оживленно что-то обсуждая. Я проехал до конца улицы и вернулся на трассу по другой дороге — не хотелось, чтобы мой «пепелац» тут примелькался.

Плохой.

До места мы домчались за полчаса. Федор показывал дорогу и в предвкушении делился с нами, как он потратит тысячную премию, полученную за найденные гроши.

— Федя, уймись! — я не выдержал: — Почему ты думаешь, что деньги у этого кума Кири и почему их во время обыска не нашли?

— А ты в деревенском доме давно был? — лицо Федора стало очень язвительным: — там если спрячешь, то без хозяина хрен что найдешь. Мне парни, что на обыск ездили, рассказали, что там ни хрена не искали, надеялись этого кума, его кстати Кузьма зовут, расколоть, чтобы он им сам сказал, где деньги лежат. А там и подпол, и чердак, и сарайки, и свинарник с коровником, и на участке спрятать можно…

— А как мы войдем?

— Да ты не боись, скажем, что по старому постановлению можно дополнительно обыскивать. Вы будете в доме и где придется смотреть, а я за хозяйкой следить. Быть такого не может, чтобы она не знала, где деньги лежат. Сто процентов, она себя выдаст, если вы близко к деньгам будете, задергается.

Машина приткнулась к дому, вокруг которого теснились сарайки, пристройки, омшаники и прочая деревенская недвижимость. На двери белой краской была намалевана цифра «тридцать пять», а из трубы шел дымок.

— О, приехали, пошли пацаны — горячий, как уголек, Федор выскочил из салона и замолотил в крепкую дверь.

— Открывай хозяйка! Хозяйка!

Мы успели все собраться у входа в дом, когда за дверью раздались шаги и женский голос испуганно спросил:

— Кто это?

— Открывай, милиция! Уголовный розыск! Открывай.

Дверь распахнулась, Федор рванул вперед, но натолкнулся на перегородившую дорогу невысокую женщину с бледным, но решительным лицом.

— Какая милиция? Что случилось?

— А ты что, не знаешь, что случилось? — Федя все-таки оттеснил даму в сени, мы втроем втиснулись за ними и захлопнули за собой дверь.

— А что я должна знать? — женщина так натурально хлопала серыми глазами, что я чуть не зааплодировал.

— Ничего себе! У нее муж третьи сутки в камере чалится, а она не знает ни о чем. Отойди с дороги, мы у тебя обыск будем продолжать делать.

— Какой обыск?! У вас санкция есть?

— Какая тебе санкция? Тебе позавчера постановление о обыске показали, все чин по чину, оно еще действующее. Давай, отойди, не препятствуй законным действиям правоохранительных органов.

— Я граждане милиционеры не видела никакого постановления, и муж мой…

— Отойди с дороги, что встала. Все вы одинаковые, сначала натворите, а потом бегаете и орете, что ничего не знали. Что за дверью?

Мы уже прошли куда то в глубину дома, до горницы еще не дошли, а стояли все пятеро в каком-то пристрое, куда выходило несколько дверей, сколоченных из гавна и палок.

— Ничего! — баба встала в проеме, раскинув руки, высказывая явное намерение нас не пускать.

— Сказал тебе отойди — Федор схватил женщину за руку, но сдернуть с места упертую колхозницу не сумел. Я подскочил к ней и схватив за телогрейку, дернул на себя. Старая ветхая ткань затрещала, баба дернулась и у меня в руках остались клочки серой ткани и куски ваты, а под разорванной фуфайкой открылась старая, застиранная ночнушка. Женщина завизжала, как будто мы увидели не ночнушку, а все ее естество, выдернула у Федьки руку, как будто тот не держал ее двумя руками, и засадила мне правый боковой. Перед глазами вспыхнули дуги электросварки, меня развернуло — последнее, что я видел, это вырванная с мясом входная дверь и огромный мужик в вездесущей телогрейке, несущийся к нам с разъяренным лицом. Потом кто-то выключил лампочку.

Павел Громов.

— Молодой человек, это ваша собака? Почему она без поводка и намордника?