Квазинд. Том второй. Последний на равнинах

– Вы, надеюсь, знаете, мисс, что сиу ничем не лучше команчей или арапахо? Что? Ах, всё же слышали, что они убивают всякого белого, который попадается им на глаза, особенно если это солдат или охотник на их буйволов… Так вот, вы ошибаетесь,– Джон мрачно улыбнулся и устало посмотрел на сидевшую перед ним выпускницу.—Да, они убивают. Но не спешат… пока не насладятся вдоволь муками своей жертвы.

– Перестаньте пугать,– яркие глаза Полли потемнели.– Вам, офицеру, должно быть стыдно! Неужели вы думаете, что я буду бояться ваших россказней о грубых мясниках? Да этих историй можно наслушаться за десять центов на каждой почтовой станции. Вы утверждаете, он кровожаден. А я не раз слышала в Иллинойсе, что Черный Орел проявлял завидное великодушие и человечность.

Бартона одновременно и восхитила, и взбесила категоричность и дерзкая самонадеянность очаровательной мисс. Уж он-то знал краснокожих, как никто другой, прожив с ними бок о бок не один год. Нельзя было сказать, что Джон испытывал к ним теплоту или любовь. Это было бы неправдой, но уважение – да. Для него индеец был не наивным дикарем, коего белый человек превосходит во всем… Для него он был опасным, серьезным противником, свирепым воином-номадом, живущим ради славы побед, ради войны и кражи чужих лошадей. Индейцы за тысячу лет знали свою дикую землю, но, главное, знали, как на ней жить. Никакой зверь не смог бы двигаться тише, ни у какого ястреба нет такой остроты и цепкости взгляда… И объяснение этому довольно простое, потому как вся жизнь, каждое помышление у краснокожего держится на чувствах и ощущениях. И белый человек, если уж так стало угодно провидению, может выжить в индейской стране только в том случае, если он сам влезет в шкуру этого существа и станет индейцем более, чем сам краснокожий. И зная всё это, Джон понимал, что спорить было бы просто смешно. Прислонив голову к высокой лирообразной спинке стула, он сделал серьезное, внимательное лицо, точно был всецело поглощен беседой, а сам украдкой стал рассматривать ее блестящие серо-зеленые глаза в пушистом ореоле ресниц, прямой, чуть вздернутый маленький нос, белую шею и полную, волнующе вздымающуюся грудь.

Никакие ее рассуждения и выпады не властны были над его желанием смотреть и смотреть на нее. Ее волосы, ее глаза…

– Но наша армия… – неловко спохватился он, поймав себя на необходимости ответа.

– Ваша армия, простите, сэр, убивает не только воинов, но женщин и детей!

– Пуля не разбирает, мисс, мужчина или женщина. Приказ есть приказ!– лицо Бартона против воли стало суровым.– Индейское перемещение¹⁶– это перст Божий, предначертание судьбы, если хотите… Мы – белая нация…

– Но… но это чудовищно! – возмущенно воскликнула Полли, теряя спокойствие.

“Черт возьми,– Джон встряхнулся.– Ну зачем она лезет на рожон?”

– Позвольте возразить, мисс Мэдиссон, по армейским понятиям – нет.– Он слегка подался вперед.– Бьюсь об заклад, вы романтичная натура. Но, клянусь честью, я еще ни разу не видел ни одного краснокожего, который был бы порядочным человеком. Увы, мисс, армия – пока лучшее лекарство в этих местах. Если бы вдруг вы оказались сестрой милосердия, а не племянницей сэра Мэдиссона… то в Монтане и Колорадо вам бы нашлась масса работы. О нет, не давать порошки и микстуру, а заполнять свидетельства о смерти. Боюсь, право, только в графе “диагноз” будет досадное однообразие, как на картофельном поле. Вы удивлены, а я вам отвечу: это будет диагноз —мигрень или насморк сорок пятого калибра. Нет, мисс, это даже очень славно, что вы не сестра милосердия и вам не придется делить свою молодость с этой жизнью. Такое скопище греха,– уверенно сказал он,– каким является Рок-Таун, увы, не для утонченной леди…

Джон хотел продолжить, но к его неудовольствию мисс Мэдиссон глубоко вздохнула, демонстративно отвернулась и стала пристально смотреть на двери, за которыми скрылись шериф и вождь.

Джон почувствовал себя не на шутку оскорбленным. Он удержался от фронтирной грубости, но не смог не съязвить:

– Вот так маневр! Глядя на вас, мисс, поневоле подумаешь, что этот грязный индеец завладел вашим сердцем. Могу дать совет, мисс…

Полли, смертельно побледнев, резко повернулась. Ее темные глаза вспыхнули:

– Да как вы смеете, лейтенант?! Вы, вы!..

Бартон вскочил:

– Ради Бога, простите, я лишь хотел…

– А я больше не хочу видеть вас,– выкрикнула она и, смерив его уничтожающим взглядом, уронила голову в ладони. Ее длинные, с каштановым отливом волосы разметались, прикрыв колени.

– Будет вам, мисс,– растерянно пробормотал лейтенант.– Извольте выпить молока – решительно полегчает…

Полли медленно подняла голову и задумчиво посмотрела на него. Хотела что-то сказать, но только тряхнула волосами и жадно втянула носом воздух. Наконец холодно, с ледком, бросила: