Квентин

«Байки и страшилки» — тут же вспомнилось Уолтеру. И еще два итальянских слова, почти в рифму: racconti и impotenti.

Усач гулко прокашлялся.

— Так точно! Про всякие байки и страшилки…

Перри не выдержал, хмыкнул в кулак.

— …говорить не буду, это все, извиняюсь, даже не «аненербе», а пустой бабский треп. Gossip di mercato! Но в школьной библиотеке мною обнаружена книжка, научная. Называется «Сборник», а чего именно, у меня в блокноте помечено. Там про Bocca del Lupo много всякого есть.

— Прочитали? — осведомился бывший чемпион.

Сержант развел ручищами:

— Но, синьор, там же по-немецки! А я говорить — говорю, а вот читать — извините. Припряг учителя местной школы, он посмотрел и все, как есть, пересказал. Выходит вот что… Преданий про пещеру и про красный свет много, но все они к одному сводятся…

…Рука Анны легла на плечо, обняла, прижала. Уолтер дернулся, хотел отстраниться. Замер. Он не забыл сказанного, но вдруг понял, что кроме слов есть еще целый мир, в котором иногда случаются чудеса.

Красные искры, черная ночь, теплое дыхание… И не нужна ни ученая книжка с названием «Сборник», ни пещера с ее тайнами.

И все-таки вслушался — не хотелось обижать сержанта. Старался же человек!

х х х

Filo di Luna — Лунный путь — вел прямиком на небеса. Ночное светило было лишь первой станцией на долгой дороге. Не побоишься, войдешь в самую гущу красных искр — и вознесешься над ночной землей. Выше, выше, выше… Пока не попадешь в горние чертоги, живой, не познавший смерти. Пути назад не будет, ступивший на лунный луч прощался навеки.

Многие верили, немногие рисковали. Поутру под каменной площадкой находили мертвые тела. Волчья Пасть щерилась недоброй усмешкой.

Отчего так, объясняли просто. Filo di Luna возьмет любого, но не всякий на нем устоит. Грехи утянут вниз, суетные мысли заставят оступиться. Соскользнет нога, разверзнется пропасть-ночь…

— …Вдребезги, значит! В лепешку то есть. A pezzetti![46] Опаснее всего первые минуты, когда только подниматься начинаешь. Там, как в храме, на исповеди. Только не спрашивают, а сразу в лоб: «Peccaminoso!» Грешен! И — бум!

Никола Ларуссо взмахнул крепкими ладонями, вперед подался:

— Ведь чего, синьоры, детишки эти погибли, из-за которых путь к пещере взорвали? Брат и сестра, помещика здешнего наследники? Детишки-то они детишки, только дури уже набраться успели. Не по-родственному общались, уж извините. Spudorato, perdona loro, Madonna!

При этом бравый сержант поглядел отчего-то на Уолтера. Нахмурился, усы подправил.

— На земле, понятно, им бы жизни не было. Incesto vergognoso! Не одна церковь, даже если у турок, не обвенчает. Вот и решили на небо податься.

— И это все? Какая, право, скука! — перебил Антонио Строцци. — Вы, сержант, напомнили мне нашего приходского священника. Я надеялся услышать хоть что-то толковое, не из воскресной проповеди.

— Но синьор! — огорчился усач. — Не я же это все придумал, это наука. Ученым виднее, чего в книжки вписывать. А насчет священников как раз все наоборот.

Покосился на пещеру, двинул небритым подбородком.

— Не одобряли. Упомянешь — церковное покаяние, а упорствовать станешь — суд. La Santa Inquisizione!

Грузно поднялся, поглядел в сторону близкого обрыва.

— История случилась. Вот прямо здесь. Парень в соседнем городке жил, в Эдоло. Поэт, стихами, значит, грешил. Но человек хороший был, честный, церковь не забывал. Не утерпел однажды, написал поэму про Filo di Luna. Там все правильно, и про грешников, и про прочее, но священнику местному не понравилось. Oscurantista! Он народ подговорил, и парня целой толпой сюда притащили как раз в полнолуние. У обрыва поставили, прямо в эти искры, и в спину — лети, мол!

— Полетел? — равнодушно осведомился Строцци.

— Упал он, синьор, — вздохнул усач. — Но не разбился, даже без синяков обошлось. Потом спросили, а он сказал, что падал медленно. Будто бы в воду его кинули. А все оттого, что без вины покарать хотели.

— …И без оформленного по всем правилам приговора.

Антонио Строцци пружинисто встал.

— Filo di Luna! Прошу взглянуть!..

«Уже?» поразился Уолтер.

Ладонь Анны на его плече дрогнула.

х х х

Вначале ничего не увидел. Все, как и было: площадка, привычная красная метель, черный зев пещеры… Разве что кружение искр стало гуще, точки-огоньки уже не разлетались, теряясь в пространстве, а словно жались другу к другу, образуя неровный, клубящийся сгусток. Среди красного мелькнул золотой огонек. Погас, появился снова… Еще один, еще…

— Там!