Квентин

Она медленно встала, подняла и сжала в руке бронзовую пассифлору, покачнулась. Выпрямилась.

— Я могу идти?

— Идите. И надейтесь на своего рыцаря. А я вам компанию составлю.

4

— Завтра… Нет, уже сегодня! Уедешь, уедешь… Этого не может быть, Уолтер, этого не может быть, этого не может быть…

Голова женщины лежит у него на груди, левая ладонь прижата к щеке, большой палец искалеченной правой скользит по плечу, как будто пытаясь удержать.

— Этого не может быть, Марг. Но я уезжаю. К десяти утра мне привезут еще одну рукопись какого-то полярного Попая[77], на 12.30 я заказал авто до станции… Поезд в час.

— Выбрось из своего дурацкого чемодана свои дурацкие вещи и увези в нем меня. Иначе… Я знаю, что будет иначе, Уолтер. Я помашу тебе вслед, весело улыбнусь, потом возьму зеркало и увижу в нем старуху.

Скомканная ночная рубашка дорогого черного шелка — на ковре, платье свешивается со спинки стула, на стол небрежно брошено ожерелье с синими сапфирами. Сифон с водой, стаканы, носовой платок в помаде.

— Марг! Мне нужен лишь адрес, куда послать телеграмму. Через две недели из Гавра отплывет корабль, я закажу два места до Нью-Йорка. Второй класс, извини.

— Так просто, Уолтер? Вторым классом до Нью-Йорка, потом в твою квартирку в Ист-сайде, а затем мы вместе с кроликом будем строчить на швейной машинке, чтобы заработать на гамбургер. Одна не смогу — руки нет. Я люблю тебя, Уолтер. Я тосковала по тебе всю жизнь, я хочу дышать твоей кожей, ощущать в себе твое семя, я больше не смогу засыпать одна. Я согласна. Но я уеду, а Кирия останется. После разговора с тобой она пришла вся черная и схватилась за шприц, ребята еле успели. Думаешь, зачем мне целая армия? Она не выдержит, сорвется, погибнет. Ты сказал ей, что попадешь в ад, если бросишь племянника. А куда попаду я? Понимаешь, Уолтер, я не могу даже застрелиться, глядя на твою чертову фотографию в военной форме!

Женщина не плачет, лежит тихо. Большой палец правой вдавился в его ладонь, словно гвоздь распятия.

— Я долго не мог понять, Марг, что это такое — стать взрослым. Оторвать листок календаря с очередной датой? Расписаться в документе, который имеет право прочитать только Президент? Научиться считать выстрелы, когда стреляют не в мишень, а в тебя? Нет… Я и сейчас до конца не понимаю, чувствую себя мальчишкой, который убегает подворотнями от ирландской банды. Но пока я здесь, я должен сделать так, чтобы никто из тех, за кого отвечаю, не застрелился, не попал в ад и не плакал. Я сделаю это, не знаю еще как, но — сделаю. Только не бросай меня, Марг.

Ее губы скользят по лицу мужчины, сжимают мочку уха, целуют в закрытые веки.

— Последняя фраза лишняя, сержант. Самое невероятное, что я тебе верю. Верю — и буду ждать… Нет, глупость сказала! Я тоже не из тех, кто сдается. В семнадцать лет я, гимназистка, впервые пошла в штыковую. Страха не чувствовала, только винтовка с каждым шагом становилась все тяжелее… Нью-Йорк еще будет, Уолтер, обязательно будет. Но чтобы попасть туда, надо сделать первый шаг, как в штыковой. Мерзавцы, которые хотят тебя убить, где-то рядом, не достали здесь, станут ждать на станции, в поезде, в тоннеле под горой, на вокзале в Берне… Ничего, я уже вызвала кавалерию!

— Какую кавалерию? Ты о чем, Марг?

Губы впиваются в губы, сплетаются тела, исчезает комната, уходит в небытие весь мир, оставляя их наедине с негромко тикающими часами.

— До утра… Так мало минут, секунд… Так мало… Уолтер!.. Почему нельзя растянуть Время, почему нельзя разорвать его пополам? Уолтер, Уолтер…

5

Lo stesso primo pass’,
Come il а prim’ amore,
Non sar’ dimenticato mai![78]

Густым басом пропел здоровяк Чезаре, глядя на исписанный блокнотный листок. Кивнул удовлетворенно.

— Va bene!

Блокнот спрятал, тряхнул Уолтера за плечи, усмехнулся весело.

— Stupido piccolo americano deve allenarsi ogni giorno… Каждый дьень! Altrimenti sembrera come una salsiccia… Иначье будьешь коль-ба-са!

— Это он насчет тренировок, — пояснил полиглот Джакомо. — Кое-что мы тебе показали, так что поработай у себя в Америке. Приезжай сюда в июле, Вальтер. Намечается большой штурм Норванда. Решающий! Мы возьмем проклятую Северную стену!

Чезаре, уловив знакомое слово, тряхнул гривой и внезапно погрозил горе кулаком.

— Vi mostreremo un maledetto assassino scalatori eater!.. Мы тебье показать!..

Почудилось Уолтеру, нет ли, но темный силуэт Эйгера еле заметно дрогнул. В разгоряченные лица ударил порыв ледяного ветра.

…Слышу!

Надо было улыбаться — улыбаться, прощаться и уходить. Перри и в самом деле подумывал о том, чтобы приехать сюда летом, поболеть за приятелей. Но сложится ли?

Молодой человек улыбался, хотя в кармане лежала взятая у портье телеграмма из Италии. Знакомая подпись «Антонио Строцци» и всего два слова:

«Без изменений».

Черное распятие, бронзовая пассифлора, белый бинт повязки… Храбрые ребята бросили вызов Эйгеру-Огру. А он с кем дерзнул сразиться?

Ладонь на ладонь. Первая, вторая, третья!

— Freundschaft! Amicizia! Дружба!..

х х х