Квест

Собраны первичные сведения о системе охраны. Проникнуть в ИПИ можно через подземный гараж и, вероятно, сверху, через флигель. Но это еще нужно уточнить.

Наконец, выяснилось, кто возглавляет зловещий институт — некий Громов.

— Разумеется, музей — прикрытие, надводная часть айсберга, — возбужденно ходя по комнате, размышлял вслух Норд. — Демагогическая имитация открытости перед народом при полной и абсолютной секретности.

Айзенкопф прибавил:

— Все сотрудники Музея — чекисты. Вы заметили, там в каждом зале дежурит по смотрителю, и все молодые, крепкие парни? К тому же вооруженные.

— А видели бы вы, как охраняют этого Громова! — Гальтон стал рисовать на листке. — Впереди и сзади по мощному новенькому «паккарду». В каждой машине по четыре охранника. У директора 341-й «кадиллак»[51] — судя по толщине дверец, бронированный. Не всякого премьер-министра так оберегают… Кто такой этот Громов? Институтом подобного уровня должен руководить ученый с мировым именем, в Советском Союзе такие есть. Но ни о каком Громове я никогда не слышал. А вы?

Зоя и Курт покачали головами. Особенно странно было, что Айзенкопф, биохимик, слышал это имя впервые.

— Ни одной статьи, подписанной ученым по фамилии Громов, за последние десять, даже пятнадцать лет не публиковалось. Я стараюсь ничего важного не пропускать и внимательно просматриваю материалы всех нейрофизиологических и биохимических конференций, где бы они ни проводились.

— Поручите это мне, — сказала Зоя. — К вечеру я добуду о директоре ИПИ все сведения, какие можно найти в открытом доступе. До свидания, товарищи диверсанты.

Она помахала ручкой и упорхнула.

Айзенкопф заперся у себя в комнате, намереваясь произвести осмотр и, как он выразился, «инвентаризацию» своего кофра.

— А что делать мне? — растерянно спросил Гальтон, вдруг оставшийся в одиночестве.

— Дело начальства — думать. Вот и думайте себе, — донеслось из-за двери.

И Норд стал думать.

Он сидел у себя в комнате на подоконнике, сосредоточившись на поставленной задаче: как проникнуть в подземную лабораторию и нужно ли вообще в нее лезть? Не существует ли какого-нибудь менее рискованного способа добраться до таинственного Громова?

На улице не происходило ничего такого, что могло бы отвлечь доктора от размышлений.

Напротив дома у тротуара стоял синий фургон с рекламой «Пейте «Ижевский источник», самую радиоактивную из минеральных вод!»

Дворник лениво подбирал совком с мостовой конские яблоки.

В киоск Адресного бюро общества «Долой неграмотность» стояла терпеливая очередь.

День понемногу шел на убыль, но до вечера было еще далеко.

Вроде бы и многое удалось выяснить во время первой вылазки, а зацепиться пока не за что.

Зачем все-таки Ротвеллер велел запомнить имя «Ломоносов»? Что это значит: «загляните в Ломоносова?» Норд не только заглянул в него, а даже выучил наизусть все творения Михаила Васильевича, загрузив этим тяжелым грузом изрядную часть своего мозга. Но что толку?

Никакого отношения к проблематике гениальности сочинения Ломоносова не имеют. Чем он, собственно говоря, прославился? Ввел в употребление химические весы, заложил основы количественного анализа, подверг сомнению флогистонную теорию горения, сформулировал и доказал Закон сохранения массы, основал Московский университет. Делал картины из стеклянной мозаики. Заложил основы российского стихосложения.

Выдрессированная самсонитом память немедленно поволокла из своих тайников громоздкие цитаты — ни к селу ни к городу: «Неправо о вещах те думают, Шувалов, которые стекло чтут ниже минералов». «На запад смотрит грозным оком сквозь дверь небесну дух Петров». Чушь! Мысли о Ломоносове надо гнать прочь.

Как все-таки проникнуть в Институт? Давно известно, что самый лучший способ защитить секретный объект — упрятать его под землю. Через стену можно перелезть, над высокой горой — пролететь на аэроплане или дирижабле, но попасть или хотя бы заглянуть в хорошо охраняемый бункер невозможно.

В бесплодных терзаниях доктор провел остаток дня, так ничего и не придумав.

Айзенкопф долго возился у себя в комнате, потом появился, но тут же ушел, объявив, что отправляется на рекогносцировку окрестностей, а Норду следует оставаться и ждать «ее сиятельство».

Стемнело. Внизу зажглись нечастые, тусклые фонари. Улица Герцена опустела, автомобили по ней почти не ездили.

Зоя вернулась в половине девятого, совершенно преобразившаяся.

Красный платок, мешковатая юбка, юнгштурмовка и грубые башмаки исчезли. Перед Гальтоном стояла элегантная барышня-тростинка в чем-то переливчато-шуршащем, да на каблучках, да в затейливой шляпке.