Фондорин взял пленников за конец верёвки, которою они были привязаны один к другому, и потянул за собой. Малодушного подгонять не пришлось, он прытко засеменил прочь от страшного места. Бесстрашный тоже не упирался, но и суеты не проявлял.
– Ты что за птица очкастая? Чего тебе надо? – спросил он. – Компрене по-русски?
Профессор шепнул:
– Я русский.
– Русский, а французу служишь?! Иуда!
Полицейский попытался лягнуть Самсона ногой – тот еле отскочил.
– Я отечеству служу. Вот, читайте!
Он вынул бумагу, что лежала в левом кармане, поднёс к самой физиономии поджигателя. Они уже довольно отошли от рва и могли спокойно объясниться вдали от чужих глаз.
– Вон оно что! Вы, сударь, стало быть, с
– Но ведь это злодейство – поджигать Москву!
Самсон развязывал путы.
– Я старый архаровец. – Поручик свирепо затряс онемевшими запястьями. – Иван Петрович нам всегда говаривал: «Со злодеями обходись по-злодейски, ребята!» Не будут ироды в Москве жировать» Пусть лучше сгинет. Новую построим!
С упоминанием достопамятного Ивана Петровича облик Хрящова для профессора окончательно прояснился. Долго москвичи будут помнить грозного павловского губернатора Архарова, при котором полиция поддерживала в Москве порядок железной рукой, обходясь «по-злодейски» не только со злодеями.
Хожалый Ляшкин, будучи развязан, пал на колени и поблагодарил своего спасителя земным поклоном.
– Храни тебя Христос, батюшка! До скончания веку стану за твоё благородие Бога молить!
– Примите и от меня решпект, ваше… – Поручик поднял густую бровь, – Вы, сударь, в каком чине состоите?
– Я седьмого класса, назвал Самсон свой ранг согласно академическому табелю.
– Не «благородие», а «высокоблагородие», дура! – рыкнул Хрящов на подчинённого. – Какие будут приказания, господин подполковник?
Хоть Фондорин был не подполковником, а надворным советником, но не стал поправлять поручика. Военному начальнику он будет подчиняться охотнее, чем статскому.
Не вдаваясь в лишние подробности, знать которые полицейским было ни к чему, Самсон объяснил задачу.
Нужно выкрасть из свиты Бонапарта одного очень опасного человека. Дело трудное. В Кремле полным-полно гвардейцев, вокруг дворца плотная охрана. Как проникнуть внутрь, непонятно.
– Незачем нам туда проникать, – уверенно заявил Хрящов. – Сами скоро вылезут.
– С чего вы взяли?
– Не усидеть им в Кремле. По небу огненные мухи летают, а у Бонапарта там, поди, пушки?
Да, гвардейская артиллерия.
– Попадёт одна искра в зарядный ящик, и улетит враг рода человеческого за облака, туда ему и дорога. Нет, господин подполковник, уйдут они. Глядите, вон уж зашевелились.
Действительно, на Троицкий мост маршевым шагом выходила инфантерия. За ней, стуча по мостовой коваными колёсами, выехала батарея.
– Путь им один – через Тверскую улицу на Питерский тракт. Ни в какую другую сторону уже не пройти. Да не прямиком, а переулками, где ещё не занялось. Вы, господин подполковник, вот что. – Хрящов вынул из кармана медную загогулинку. – Берите мою дудку. Мы с Ляшкиным за Кутафьей башней засядем. Как вас увидим – станем красться следом. Свистните в дудку – и враз явимся, как конь перед травой.
Вот что значит человек дела! В одну минуту составил простую, чёткую диспозицию, без лишних мудрствований.
– Оплошки случиться не должно, – всё же засомневался Фондорин. – Дело большущей важности. Нельзя нам его упустить.
– Костьми ляжем!
– Не надо костьми…
Профессор достал из кармана фляжку. Наполнил крышечку, капнул туда ингибитора.
– Выпейте. Это вам поможет.
– Вина не принимаю, – гордо отрезал поручик. – Ежели вам угодно знать мнение старого оберегателя порядка, всё зло на Руси от вина. Отродясь его не пил и не намерен. Я один такой на всю московскую полицию. Сам обер-полицмейстер про меня говорит: «Хрящов у меня большой оригинал».
– А я, ваше высокоблагородие, не откажусь, – сунулся робкий Ляшкин.
Он опрокинул чарку, крякнул.
– С характером винцо, аж до нутра проняло.
Щёки хожалого порозовели, плечи распрямились, он по-молодецки тряхнул головой да как хлопнет начальника по плечу:
– Эх, Фёдор Иваныч, веди на басурманов! Ляшкин тебя не осрамит!
От приятельского шлепка поручик чуть наземь не брякнулся.
– Сдурел ты, что ли? Откуда и сила взялась!
Фондорин снова наполнил крышку.
– Пейте, поручик. Это приказ.
– Слушаюсь.
Со вздохом, предварительно сплюнув в сторону, Хрящов выпил.
Глаза у него захлопали. Усы встопорщились ещё бесшабашней.
– Ух ты! Будто угль горящий проглотил! Так вот оно какое, вино! Теперь я понимаю, отчего пьяному море по колено! Эх, господин подполковник, сгубили вы единственного на всю Москву трезвого полицианта! Дурак я, выходит, что до сорока лет дожил без хмеля. Как Бог свят, запью!