Это, однако, были материи философические, их профессор решил оставить на потом. Пока же предстояло исполнять работу кропотливую, техническую. На Эспаньоле, где жизнь дешева, чернокожих колдунов нисколько не смущала высокая смертность среди кандидатов в зомби. Три четверти несчастных жертв обычно не доживали до второго этапа зомбации, «воскресения» вслед за «пороховым ударом» не происходило. Применительно к выдающемуся учёному Анкру (к тому же человеку весьма немолодому) столь малая вероятность успеха была совершенно неудовлетворительной. Подвергнуть жизнь и здоровье гения хоть какому-то риску представлялось профессору преступлением.
Из сего вытекало, что главной целью предстоящей работы будет не синтез модестина, а его очистка.
И Фондорин с наслаждением занялся любимым делом.
Профессор давно уже открыл в себе удивительную особенность: будучи поглощён лабораторными изысканиями, он переставал замечать течение времени. Мог не спать, не есть, не пить и замечал смену суток лишь по освещению – когда приходилось зажигать или гасить лампы. Здесь же, в склепе, не было и этого.
Воздух поступал в тайник через узкую бойницу, прорубленную в нише стены. Там находилось оконце, спрятанное в завитках лепнины фасада. Если становилось душно, Самсон на минуту отрывался от стола и открывал раму. Если тянуло дымом или дуло – снова закрывал. Кажется, по временам во дворе было светло, а по временам темно, но поручиться в том он не смог бы.
День или два спустя, когда подходила к концу третья фаза очистки, Самсон с неудовольствием почувствовал, как что-то мешает ему полностью сконцентрироваться на процессе. Назойливые звуки, длившиеся уже некоторое время, доносились через оконце, на ту пору открытое. Значит, нужно его захлопнуть.
Досеменив до ниши, Фондорин выглянул наружу. В прежние разы, когда он подходил к окошку, двор и улица всегда были пусты. Ныне же у парадного входа галдела ватага каких-то субъектов, частью одетых в мундиры разных полков неприятельской армии, частью в статском платье. Вся пёстрая компания профессору была не видна, но, судя по производимому гаму, насчитывала с дюжину человек. Он хотел закрыть створку, чтобы не слышать шума, но тут во двор через распахнутые ворота въехало открытое ландо, в котором, подбоченясь, восседал смуглый черноусый молодец в зелёном гусарском доломане и золотой архиерейской митре, лихо сдвинутой набок. К нему льнула свежая, сильно нарумяненная брюнетка, одетая в великолепное бальное платье с глубоким декольте; белые её плечи и тонкую шею прикрывала шёлковая шаль.
– Ну что тут? – громко сказал гусар-архиерей на нечистом французском, оглядывая дворец. – Не тронуто? Проверяли?
– Без тебя мы не заходили, Луи, но здесь ещё никто не побывал. Мы ждали только тебя, Людвиг! Я первый обнаружил это палаццо, Лодовико! – ответил ему хор разноплемённых голосов.
– Молодцы, ребята. Все за мной!
Черноусый спрыгнул и галантно подал руку своей спутнице. Но когда она грациозно опёрлась о его ладонь, вдруг с хохотом перехватил её поперёк талии, с размаху шлёпнул по заду, перевернул (платье задралось, мелькнули полные ноги) и ловко поставил на землю. Орава разразилась весёлыми восклицаниями и хохотом. Звонче всех смеялась сама дама, ничуть не смущённая подобным обхождением.
Все, включая кучера, с топотом и криками ринулись по лестнице в дом.
Это, несомненно, была шайка мародёров, вернувшихся в город, как только начал утихать пожар. Опасности для Фондорина они не представляли, ибо обнаружить его убежище никак не могли. Пограбят и уйдут, чёрт с ними.
Он затворил оконце и вернулся к работе.
Прошло ещё сколько-то времени (час или два – не больше, потому что третья фаза очистки ещё не закончилась), и профессор вновь был вынужден оторваться от работы.
Ему опять мешали посторонние звуки, очень настырные и, что особенно неприятно, раздававшиеся где-то близко. Грохот, крики, громкие разговоры. Самсон попробовал игнорировать помеху, но сосредоточиться на деле было невозможно. Тогда он вздохнул и стал прислушиваться.
Шум нёсся из каминной, то есть профессора отделяла от буянов лишь стена с потайной дверью.
Чтоб понять, скоро ль закончится безобразие, он подошёл к смотровому отверстию. Оно было вырезано в зеркале, укреплённом над камином. Графиня Мари-Гри требовала, чтоб всякий раз, прежде чем покинуть секретную лабораторию, профессор проверял, нет ли снаружи кого-нибудь из слуг.
Сердито пыхтя, Самсон прижался лбом к стеклу.
VIII.