Квест "Охота на маньяка" (СИ)

— Даша, проблема с голосом была связана с тем, что ты находилась в постоянном стрессе и не могла ответить обидчику напрямую. Твой мозг при определенном волнении давал психосоматическую реакцию в виде потери голоса, тем более у тебя всё это началось ещё в детстве.

Даша посмотрела на наши переплетённые пальцы, потом на меня.

— Спасибо, что объяснил. Он меня по докторам не водил.

Конечно, не водил. Доктор смог бы докопаться до истины и дать единственно верный в данном случае совет.

— Как звали гражданского мужа? Ты всё время говоришь он.

— Я однажды рассказала ему про своё альтер-эго, а он ответил, что Александр Македонский на голову разбил персидского царя Дария. Мужа зовут Александр.

— Фамилия Македонский?

— Ты смеёшься? Просто Макеев.

У меня начиналась паранойя.

— Как он выглядит?

— Ему сейчас сорок два, он высокий симпатичный мужчина. У него низкий слегка хриплый сексуальный голос. Женщинам он нравился, они всегда отмечали его красоту. Думаю, у него были любовницы, я даже мечтала, что он бросит меня, найдёт более достойную.

— Он блондин?

— Брюнет.

Даша неожиданно замолчала.

— Вы чем-то похожи. Когда я увидела тебя, даже испугалась. Хотела уйти. Вспомнила, кто тебя рекомендовал и осталась. Ну, и наврала про визитку, чтобы Клавдию не светить.

Даша приложила ладонь к моему лбу.

— Температура спала.

Конечно. Парацетамол лишь отчасти помог. Моим лекарством была она.

— Чем мы похожи?

Даша помолчала, задумчиво разглядывая меня.

— Вы как хищники. В вас видна… звериная жестокость. Ты женат?

— Холост.

— Дети есть?

— Нет.

— Странно.

— Я был женат, мы давно разошлись. Попали в статистику семидесяти трёх процентов. Столько пар развелось в тот год.

— Кто был инициатором?

— Она.

— Сейчас у тебя кто-нибудь есть?

Кто-нибудь есть. То, что я сплю с Гердой — нельзя назвать отношениями, хотя я уважаю эту женщину. Наши встречи можно закончить одним звонком. Претензий с её стороны не будет. В устном соглашении был такой уговор.

— Никого нет.

Всё-таки я сделал небольшую паузу, перед тем как ответить.

— Я свободен.

— Это…здорово.

Даша прикрыла глаза, потянулась ко мне за поцелуем. Её губы были в миллиметре от моих, когда я сказал.

— У меня тоже был альтер-эго. Хочешь, расскажу?

Даша отстранилась, открыла глаза, оценила моё серьёзное лицо и засмеялась, видимо вспомнив шелковицу и наши поцелуи.

— Расскажи.

— Однажды, гуляя с группой туристов по Светлогорску бывшему Раушену — это в Калининградской области, гид пообещал показать памятник Эрнсту Гофману. Если ты не знаешь, Гофман немецкий писатель — автор Щелкунчика. Читала его?

— Нет.

— Я тоже не читал, но имя было знакомо.

— Странно, что писатель является твоим альтер-эго.

— По профессии Гофман был юристом и по этому ведомству работал довольно успешно много лет. По призванию же был безумным сказочником. Пока мы искали его памятник, я почувствовал странное волнение, хотя было бы из-за чего. А потом увидел памятник. Он состоял из двух фигур: скучного чиновника и безумного сказочника. Из небольшого основания в противоположные стороны выходили фигуры двух людей. Одна была чиновником в костюме, другая — обнаженная, абсолютно голая в нелепой позе с диким выражением лица. Вроде как памятник биполярному расстройству личности.

— Состояние двойственности?

— Да. В ночных фантазиях под парами алкоголя Гофман писал невероятные, сумасшедшие истории для того времени. И у него, представь, был альтер-эго — студент из его повести «Золотой горшок». Писатель сам об этом говорил. Я тебе не наскучил?

— Наоборот, заинтриговал.

— Его герой в «Золотом горшке» на базаре опрокидывает корзину с яблоками и слышит от торговки жуткие проклятья и угрозы: "Попадешь под стекло, под стекло!" А потом студент на самом деле очутился в склянке. Над студентом хохочут его товарищи, сидящие рядом в таких же банках. Они кричат ему: «Безумец думает, будто сидит в склянке, на самом деле смотрит на свое отражение в реке!» Болезнь и смерть Гофмана была именно такой, как он описал себя в склянке. У него начался паралич, который стал подниматься от ног и выше, достиг поясницы, дальше по груди, и наконец, окостенение добралось до шеи. Гофман тогда сказал, что ему стало легче. На самом деле стало легче, потому что полностью ушла чувствительность. А потом смерть.

— Ты ведь такой же сказочник, как твой Гофман, с раздвоением личности.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я же сказал тебе в самом начале, он был, а не есть. Всё в прошлом.

— Почему?

— Я больше не думаю об этом. Несколько лет назад я посетил дом музей Гофмана в Бамберге. Специально туда приехал. Прошёлся по этажам, вышел в садик, посидел на лавочке в зарослях растений. Потом погулял по улицам Бамберга, был в парке, в церкви, но ничего не почувствовал. Никакого волнения. Его творчество — да, оно меня будоражит. Но город, дом, где он жил, не вызвали эмоций. Вообще ничего.

В проёме двери появился Джон.

— Эй, голубки. Через пять минут общий сбор. Назар, ты как? Оклемался?

— Нормально. Сейчас придём.

Глава 14. Арт-терапия