Квест. Роман и коды к роману

– Вот теперь я выгляжу, как настоящая москвичка весенне-летнего сезона 1930 года. В Москве, в отличие от Минска, «комстиль» уже не в моде. Смотри, я настоящая «совмодница». – Ее лицо светилось, глаза блестели. – Прилично одеться здесь трудно, но можно. Я теперь всё-всё знаю. Зашла в бывший «Мюр-Мерилиз», [52] но там ничего хорошего нет. Спасибо, женщины научили. На Петровке у спекулянта купила румынские туфли. Сарафан дионезовый, сделан в Одессе, меня честно предупредили, но очень милый. А маркизетовая блузка вообще прелесть, правда? Шляпка варшавская. Ах, какая я дура, что послушалась идиота Айзенкопфа и не взяла с собой шелковые чулки!

– Сомневаюсь, что на пароходе «Европа» ты вышла бы на палубу в румынских туфлях и шляпке из Варшавы, – сказал Гальтон, которому Зоя нравилась в любом наряде, а больше всего – вообще без наряда.

Он хотел обнять ее прямо здесь, в коридоре, но Зоя увернулась.

– Дурачок! Сейчас я гораздо шикарнее, чем на пароходе. Там было много дамочек, одетых не хуже меня. А сейчас шла по улице – многие оглядывались… Убери руки! Помнешь блузку!

– Ну так сними ее. Айзенкопфа нет, мы одни.

Сказал – и сглазил. Проклятый немец немедленно объявился, заскребся в дверь.

– Я вижу, вы не теряли времени даром, – сказал он, кинув взгляд на Зоины обновы. – Товарища Громова, вероятно, решили отложить на завтра?

– Почему же, я всё про него выяснила.

Гальтону стало стыдно. Вместо того, чтобы болтать о варшавских шляпках и приставать к коллеге с домогательствами, нужно было сразу спросить о главном.

– Мы решили дождаться вас, Курт, чтобы не повторять одно и то же дважды, – солидно сказал он. – Прошу всех в мою комнату.

Выяснилось, что Зоя прибегла к самому простому способу. Она отправилась в читальный зал главной московской библиотеки (бывшей графа Румянцева, а ныне, разумеется, носящей имя Ленина) и просмотрела каталог персоналий. Там есть сведения о мало-мальски заметных деятелях из всех сфер общественной, государственной, научной и художественной жизни: карточки с отсылками к книжным изданиям и статьям в периодике.

– Вот что я узнала о директоре Института пролетарской ингениологии. – Зоя смотрела в ученическую тетрадку, исписанную размашистым, совсем не дамским почерком. – Громов Петр Иванович, родился 12 (по новому стилю 24) февраля 1873 года, то есть сейчас ему 57 лет. Сын протоиерея. Окончил медицинский факультет Санкт-Петербургского университета, по специальности «физиология мозга». Блестяще проявил себя в начале научной карьеры. В 32 года был уже профессором, автором заметных работ в области нейрофизиологии. Однако последняя из них датирована 1910 годом, поэтому вам, товарищ колхозник, статьи Громова неизвестны. Вы ведь изучали биохимию гораздо позже.

Норд спросил:

– А что было с Громовым после 1910 года?

– Об этом в картотеке почти ничего нет. Единственное, что я нашла, – краткая биографическая справка в газете «Советская медицина» недельной давности, где напечатана статья (очевидно, первая после рассекречивания) о деятельности ИПИ и его директора. Газета пишет: «В глухую пору столыпинской реакции молодому ученому, известному своими марксистскими взглядами, пришлось эмигрировать в Европу, где он встал в ряды борцов за дело социализма и был одним из близких соратников Ильича. После Великой Октябрьской революции тов. Громов вернулся к научной деятельности. Отмечен правительственными наградами». Всё, больше никаких подробностей.

– А они нам очень нужны, – сварливо заметил Айзенкопф, почесывая свою дремучую бороду (хоть и непонятно, что там у него могло чесаться). – От вашей библиотеки немного прока.

Зоя жестом отличницы перевернула клетчатую страничку.

– А я не ограничилась библиотекой. С прошлого приезда у меня остались в Москве кое-какие знакомые. Я ведь сюда ездила не просто туристкой. – Она потупила глаза, не совсем убедительно изображая скромность. – Самое интересное, как это обычно бывает в закрытых обществах, газеты не пишут. Между тем не бог весть какая тайна, что Петр Иванович Громов – личный врач Сталина. А перед тем долгие годы, еще с эмигрантских времен, он был врачом Ленина. Положение лейб-медика большевистских вождей, очевидно, исключает какую-либо публичность, поэтому в мировых научных кругах имя этого ученого неизвестно.

Новости были очень важные, они требовали осмысления. После того как коллеги разошлись по своим комнатам, Норд заново проанализировал ситуацию и был вынужден скорректировать предварительную оценку. Всё оказывалось гораздо серьезней.

Громов – личный врач Ленина, а потом его наследника Сталина? Вот почему институтский комплекс, состоящий из секретного бункера, надземного флигеля и, в виде прикрытия, Музея, начали создавать еще во время гражданской войны, несмотря на разруху и кризис. У доверенного лица пролетарских вождей уже тогда были особые возможности. Это значит, что работы по «формуле гениальности» ведутся давно, целое десятилетие. И вряд ли достижения экспериментаторов ограничиваются собачьей головой.