Квестер

— Дети мои! Слуги Сатаны всё же подкараулили нас и нанесли свой удар! Многие братья наши погибли в ненасытных утробах этих тварей! Но не все достались им! Вы выстояли, вы не стали добычей Слуг Сатаны, вы спасли ваши души! Я же вместе с моими воинами принял главный бой! Многие из моих бойцов погибли, но я победил этих гадов! И теперь мы вернёмся в нашу Обитель, чтобы начать всё сначала! За мной, дети мои, ваш Учитель не бросит вас!

И, повернувшись, уверенно пошёл вниз по течению реки. Кучка оборванных, грязных людей потихоньку семенила за ним, держась, однако, на расстоянии. Пахану это не понравилось, он остановился, приказал им приблизится и расставил людей таким образом, что сам оказался внутри живого щита. Так они и продолжили путь. «Если уж кто-нибудь и шмальнет «лучом», то по крайней мере — не в меня!» — довольно подумал Пахан.

Теперь, кое-как защитив себя от всяких внезапностей, Владыка, неспешно шагал в окружении своей паствы вниз по течению реки и думал о произошедших событиях. Он никак не мог заставить себя поверить в то, что одно-единственное природное явление, одна «трясучка» (правда, очень сильная), лишила его, Владыку и могущества, и рабов, и исключительного положения в этом мире, с таким трудом им завоёванного. Главное, конечно, это то, что пропал «луч»! Без этой «волыны» никакой художественный свист на тему спасения души долго «не прокатит». Мало того, теперь, при встрече с этим чеченским головорезом Шамилем или с кем-то из его ребят (конечно, если они, не дай Бог, живы) ему, Пахану, просто гарантирован стопроцентный кирдык…, или нет, двухсотпроцентный — уж Шамиль и его боевики своего не упустят! Да и не обязательно Шамиля встречать — и этим-то ханурикам (Пахан ещё раз оглядел своё «войско») доверять нельзя.

Да, хреново!

2

Хрустел песок под его сапогами, шумела непокорная Река в высоких обрывистых берегах, и это были единственные звуки Нового мира, сопровождавшие грустные мысли Михаила Касьянова — Пахана…, к которым он постепенно пристраивал другие, более обнадёживающие. Да, теперь любое живое существо для него смертельно опасно, это так. Но ведь пока он жив и угрозы его жизни вроде нет. А это значит, что ему, Михаилу Касьянову, вновь подмигнула судьба, явно в него почему-то влюблённая. Она, эта строптивая баба, укокошила вокруг кучу народа, оставив его, Мишеньку-любимчика, в животе и здравии…. ради…, ради…. Ради чего? Не потому ль, что особенный он, Пахан, бабой-судьбой отмеченный? Как знать, мож и поэтому? Во всяком случае он жив, а Шамилька, судя по рассказам — не особенно, и это — очень жирный «плюс»!

Другой положительный момент — «луч». Что ж поделаешь: нет больше «луча», нет! Но его не было и до заселения Обители, и что? Появился же «луч»? Появился! Надо было только знать, где искать! И что ему мешает появиться вновь? Только отсутствие поблизости этих чёрных всадников, у которых его можно было бы отнять. Поэтому, надо что? Правильно: найти очередного черномазого кавалериста и отобрать у него «луч», с мясом вырвать!

А если вообще никого не осталось в живых после этой «трясучки»: ни людей, ни «рыцарей», а только он, Пахан и эта жалкая кучка человеческого дерьма? Тогда ведь он — единственный избранник и хозяин этого мира? Ну, это был бы вообще полный «шоколад»…, надо только как-то это дело разведать.

Словом, не так всё плохо. Главное — жив. Теперь нужно очень осторожно, не попадаясь никому на глаза, добраться до Обители, где наверняка многое ещё уцелело. Добраться и начать всё заново — и разведку, и строительство, и охоту на «рыцарей». А там — посмотрим, что будет!

Настроив себя таким образом, Пахан приободрился, крикнул что-то весёлое своей пастве, и они быстрее зашагали по скрипучему песку речного берега назад… нет, теперь, наверное, опять вперёд: на восток, к Обители…

3

А навстречу ему шли хмурый дед Пихто и страшно злой Шамиль. Они не разговаривали уже третий день, но и не разлучались. Днём они шагали, отмеряя километр за километром навстречу течению Реки по её обрывистому берегу, а ночью — глядели на звезды, сидя под деревьями. Ночью Шамилю становилось особенно тоскливо, и он принимался говорить в одиночку. Вначале о горах, о природе, о горных людях — своих односельчанах, родственниках и друзьях, об их историях и судьбах, о войне. Затем, разойдясь, начинал ругать деда и клясть его последними словами. Потом — в тысячный раз проклинал «это дерьмовое место», себя и свою судьбу. Потом молился, прося аллаха о спасении и избавлении от этой страны и от этого деда. После молитвы Шамиль, наконец, умолкал.