Не сразу бедная мисс Квиллиам смогла добиться от нас сколько-нибудь внятного объяснения, но наконец, промывая раны, мы изложили ей суть происшедшего. К нашему огорчению, обнаружилось, что из денег миссис Первиенс уцелело всего несколько шиллингов, — прочее, видимо, выпало, когда матушка пыталась достать кодицилл, — но сам документ остался в целости и сохранности. Мисс Квиллиам, которой, конечно, ничего не было известно о кодицилле, слушала с любопытством и, наверное, была немало удивлена, узнав, что на него посягали грабители.
— Теперь я никогда не верну себе медальон, — не успокаивалась матушка.
Видя, как она взволнована и обессилена, мисс Квиллиам уложила ее в кровать, напоив предварительно (что мне не совсем понравилось) сильным снотворным.
Когда матушка заснула, мы с мисс Квиллиам отошли к окну и стали шепотом переговариваться. Время от времени мы бросали взгляды на кровать, где, в бледном лунном свете, лицо матушки казалось совсем юным, так что мы оба походили на встревоженные родителей, которые совещаются у постели ребенка.
— Это ведь был не просто грабеж? — начала мисс Квиллиам.
Я покачал головой.
— Им нужен был документ, который хранит твоя матушка?
Я кивнул, не видя беды в том, чтобы это подтвердить.
— Можно спросить, что это за документ?
Помня предательство Биссетт, я заколебался. Но ведь мисс Квиллиам заслуживала доверия?
— Мне об этом мало известно, — ответил я, — только то, что это кодицилл — дополнение к завещанию.
Она проговорила серьезно:
— Ты слишком молод, чтобы возлагать на тебя такую ношу, но должна сказать, что, по-моему, сил у твоей матушки хватит ненадолго — я подразумеваю силы и телесные, и душевные.
Я кивнул.
— Не знаешь ли ты какого-нибудь способа добыть денег? — Увидев, что я колеблюсь, она подсказала: — Если этот кодицилл кому-то так нужен, нельзя ли его продать?
Мне вспомнилось, с каким подозрением я отнесся к такому же вопросу от мистера Сансью, но ведь мисс Квиллиам не знала ничего сверх своих догадок?
— Когда-то нам предлагали за него деньги, — отвечал я. — Но матушка отказалась его продать, хотя сумма была очень большая.
— Понимаю, ты не хочешь упоминать имена. Но скажи, не они ли стоят за нападением?
Поскольку мисс Квиллиам знала Момпессонов, я считал излишним скрывать, что речь идет о них, однако это была не моя тайна.
— Не думаю, что это их работа. Как бы то ни было, моя матушка вскользь упоминала, что существует, похоже, другая сторона: человек, который очень заинтересован в этом документе и, чтобы завладеть им, не погнушается никакими средствами.
Я поведал ей о попытке похитить меня из деревни и о чудовищно высоком человеке, замешанном как будто в обоих покушениях.
— Матушка говорит, если наш враг завладеет документом, нам будет грозить опасность, потому что воспользоваться им он сможет только в том случае, если нас обоих не будет на свете.
— Очень странно. Я мало знаю юриспруденцию и даже не представляю себе, как такое возможно. Как жаль, что нет больше под рукой наших друзей-законников.
Тут я покраснел: неловко было скрывать от нее знания, полученные от двух джентльменов.
— Но каковы будут последствия, — продолжала мисс Квиллиам, — если документ достанется стороне, которая предлагала его купить?
— Матушка говорила, что они уничтожат документ, поскольку — не знаю уж, как — он угрожает их интересам.
— Странность на странности. Если, согласившись на их предложение, вы поправили бы свои дела и одновременно избавились от опасности, почему же матушка его отвергла?
— Не знаю, — сказал я, краснея. Не признаваться же было: я сам отговорил матушку от этого, поскольку смыслил уже кое-что в законе о наследовании недвижимости.
— Тогда как ты думаешь, не должны ли мы уговорить ее, чтобы она продала документ?
«Что ей известно?» — думал я, глядя в ее серые глаза, такие ясные, что невозможно было заподозрить ее в каких-то скрытых соображениях. По многим причинам (не во всех я даже отдавал себе отчет) я предпочитал не рассказывать о возможностях, на которые мне открыли глаза мистер Пентекост и мистер Силверлайт. И она, конечно, была права в том, что в нашем тяжелом и опасном положении самым разумным выходом было продать кодицилл Момпессонам.
— Наверное, — признал я.
Было уже очень поздно, и мы отправились на покой. Но мне не спалось, и я лежал, раздумывая, доверять ли мисс Квиллиам, и перебирая некоторые загадочные обстоятельства из ее истории. Как получила она работу у Момпессонов? Как могла, в свой первый приезд в Лондон, снять дорогостоящее жилье у миссис Малатратт? И потом, что касается сундуков: когда мы впервые к ней явились, она говорила, что в них не было ничего ценного, а по рассказу выходило совсем наоборот.
На следующее утро (оно выдалось солнечным, хотя потихоньку собирались облака) мы встали и позавтракали поздно. Потом мы с мисс Квиллиам заговорили с матушкой о том, чтобы продать кодицилл.
Я спросил, как она думает, по-прежнему ли заинтересована в нем сторона, желавшая его купить.
— О да, — ответила она. — Думаю, еще больше, чем прежде.