Тут меня догнала мать и, тяжело дыша, схватила за плечо.
— Ты в самом деле испорченный мальчик. Биссетт права.
— Ой, раз уж мы здесь, дождемся, пока проедет почтовая карета! — выкрикнул я.
Прежде чем матушка успела ответить, из ворот выкатилась карета, запряженная парой лошадей. Такого великолепия я не видел даже в те времена, когда в «Розе и Крабе» останавливались путешественники. Это было отлакированное, канареечно-желтое ландо, с нарядным кучером на козлах, а везли его превосходные серые лошади, подобранные под пару. Но в особенности привлекли мое внимание гербы на филенках.
Карета повернула к нам, и я заметил, как матушка внезапно побледнела. Рядом с нами карета словно бы притормозила, потому что я успел заметить двух седоков, которые, как мне показалось, высунулись наружу, рассматривая нас.
Это были старый джентльмен и мальчик, несколькими годами старше меня. Джентльмен сидел с нашей стороны, л я хорошо его рассмотрел. Волосы у него были редкие, седые, на выпуклом лбу залысины, лоб и все лицо уродовали большие пятна, напомнившие мне коричневатых пауков. Нижняя губа нависала над длинной выступающей челюстью. Но больше всего поражали глаза, красные, глубоко запавшие, и под ними темные морщинистые мешки. Удаляясь, он повернул голову, словно не мог оторваться от лица моей матери, она тоже повернулась, волей-неволей отвечая на этот зловещий взгляд.
— Знала я, нельзя нам сюда, — пробормотала она, когда карета скрылась. — Ох, Джонни, что же ты наделал. Пошли, нам нужно немедленно вернуться.
Она пустилась в обратный путь, мне пришлось перейти на бег, чтобы не отстать.
— Кто был тот старый джентльмен? — спросил я. — Ты с ним знакома?
— Пожалуйста, Джонни, не задавай вопросов. — Матушка внезапно повысила голос. — Ты и так из рук вон плохо себя вел.
Мы шли быстро и молча, а я думал о том, о чем не осмелился ее спросить. Как я заметил, щит герба на дверце кареты был поделен по диагонали. На одной половине был изображен краб, как в жизни — с множеством ног, торчащих из панциря, с уродливыми клешнями у самой головы, — так что я, конечно, был прав относительно «Розы и Краба»! Но еще более примечательной оказалась вторая половина, с точно такой же фигурой из пяти четырехлепестковых роз, как на серебряной шкатулке для писем, которую я видел накануне.
Дома я был удивлен, наткнувшись на плотника и кузнеца: их, по распоряжению моей матери, вызвала в наше отсутствие Биссетт, и теперь в доме кипела работа. На передней и задней двери были установлены более прочные засовы, на все окна, достижимые с земли, набиты перекладины. Даже задняя калитка в саду была снабжена острыми зубцами и висячим замком. Но этого мало, на следующий день работники вернулись и дополнили металлическими остриями также верх садовой стены и ворота. Вдобавок мать распорядилась, чтобы впредь с наступлением темноты слуги задвигали засовы на задней двери и запирали на замок садовую калитку.
Мне, однако, было не до того, потому что к нам прибыл с посыльным большой пакет. Матушка настаивала на том, чтобы я прежде допил чай, но я шумел до тех пор, пока не получил разрешение вскрыть пакет немедленно. К моему восторгу, там оказалась коробка с двумя десятками букварей, иллюстрированных чудесными офортами, среди которых немало было цветных.
— Давай начнем прямо сейчас, — кричал я, в восторге перелистывая то один, то другой.
— Хорошо, только сперва я отвечу на письмо дяди Марти, поблагодарю за то, что он так замечательно все объяснил мистеру Сансью. — Матушка вышла из комнаты.
Вскоре раздался крик тревоги, и матушка вбежала обратно в общую комнату.
— Пропала отцова шкатулка для писем!
Призвав на помощь Биссетт, миссис Белфлауэр и Сьюки, мы обыскали все, что только можно. В конце концов нам пришлось отступиться.
— Это он их утащил, мэм. — Биссетт не нужно было уточнять, о ком она говорит.
— Похоже, да, — согласилась матушка. Потом пробормотала себе под нос: — Пусть бы что угодно другое, только не ее.
Я спросил удивленно:
— Она такая дорогая?
— А как же, мастер Джонни, — вмешалась Биссетт, — она ведь из серебра!
Но матушка лишь печально покачала головой.
— Пока вас не было, — поведала Биссетт, когда миссис Белфлауэр и Сьюки вышли, — приходил мистер Эмерис и сказал, мистер Лимбрик, мол, клялся и божился, что тот инструмент не Джоба и вообще не кровельный. — Она покачала головой. — Какие прожженные бывают негодяи, даже представить себе трудно.
— Я никогда не верила, что это сделал Джоб, — сказала матушка. — А также и тому, что миссис Белфлауэр его узнала.
Биссетт тем не менее не отреклась от идеи, что Джоб был в этом деле замешан, и продолжала упорно ее отстаивать.
Глава 4
С прибытием из Лондона посылки с книгами в моей жизни началась новая глава. По утрам, после завтрака, мы с матушкой усаживались за противоположные концы стола в общей комнате, на колени она клала вышивку, а перед собой — открытый букварь, откуда читала мне урок, я же слушал, или, высунув от усердия язык и сосредоточенно хмуря брови, вырисовывал буквы на грифельной доске, или корпел над задачником.