Квинканкс. Том 1

Вскоре из-за дома вышли еще двое. Я смотрел на них, зная, что надо бы отойти от ворот, но что-то меня удерживало. Казалось, большой пустой дом Хафемов (или Хаффамов?) затронул в моей душе какую-то струну и пробудил в ее сокровенных глубинах эхо, зову которого я не мог противиться.

Когда те двое подошли поближе, я разглядел, что это были маленькая девочка приблизительно моего возраста и высокая пожилая дама, обе в черной одежде. Дама остановилась побеседовать с работником, девочка же (заметив, видимо, меня) продолжала медленно идти к воротам, туда, где стоял я. Лицо у нее было бледное как полотно — настолько бледное, что я подумал, не больна ли она; темные глаза от этого казались совсем черными. Руки она прятала в муфте, которую несла перед собой, и в целом ее маленькая фигурка имела вид странный и торжественный.

— Ты ведь не из деревенских мальчишек, правда? — спросила она.

Обещание, данное матушке, обязывало меня не вступать в беседы с незнакомыми людьми, но, сказал я себе, это относится к взрослым, а никак не к маленькой девочке.

— Нет, — отозвался я.

— Мне строго запрещено знаться с детьми из деревни, — пояснила девочка.

— А ты разве не в деревне живешь?

— Нет. Я живу здесь.

— То есть в этом большом доме? — заинтересовался я.

— Да.

Она сказала об этом как о самом что ни на есть обыденном обстоятельстве.

— Та леди — твоя мать?

— Нет. Моя мать умерла. Отец тоже. Так что я круглая сирота.

Сирота? Интересное слово. Я позавидовал девочке, но потом сообразил, что и сам, наверное, могу назваться сиротой — по крайней мере, наполовину.

— Та леди — экономка, — объяснила девочка. — Мне, конечно, полагалась бы гувернантка. У меня была не одна, но опекуны сказали, что все они не подходят. Миссис Пепперкорн очень строго следит, чтобы я не разговаривала с чужими.

Позади девочки виднелась высокая фигура экономки, которая продолжала разговор с работником. Они, судя по всему, были друг с другом не согласны, работник несколько раз порывался уйти, но дама не замолкала, и ему приходилось возвращаться.

— Она очень близорукая, наверняка тебя не разглядит, — продолжала девочка. — Но если увидит, то прогонит прочь, а меня накажет.

— Накажет? Как?

— Отправят спать без чая, это точно, — спокойно пояснила она. И добавила: — А может, и высекут.

— Высекут?

Она вынула руку из муфты и показала мне жуткие красные полосы на тыльной стороне.

— Тогда, наверное, — сказал я, — лучше мне будет уйти, пока она не увидела.

— Нет, — очень решительно заявила она, — мне хочется еще с тобой поговорить. Мне ведь тут не с кем словом перемолвиться.

— Братьев или сестер у тебя нет? — поинтересовался я.

— Нет. Только миссис Пепперкорн и Бетси, и еще двое слуг, но с ними говорить тоже не позволено.

— И больше ни души — в таком большом доме?

— Ни единой. Но, знаешь, большая часть комнат закрыта. Мы живем только в нескольких. Вот бы здесь были еще дети. А у тебя есть братья и сестры?

— Нет. И знакомых детей тоже нет.

— А как тебя зовут?

— Джон Мелламфи.

— И это все? — удивилась девочка.

— Да. А тебя как зовут?

— У меня очень длинное имя. Хочешь, назову его полностью?

— Да, пожалуйста.

Она набрала в легкие воздуха, закрыла глаза и проговорила:

— Генриетта Луиза Амелия Лидия Хафем Палфрамонд. — Открыла глаза и, не переводя дыхание, пояснила: — Маму звали Луиза, а Генриетта и Лидия были двоюродные бабушки. Вот насчет остальных не знаю.

— Но Хафем? — воскликнул я. — А как это пишется — так же, как название деревни?

— Да. Х-а-ф-е-м.

Желая показать, что я, хоть ношу всего два имени, также не лыком шит, я воскликнул:

— Это и мое имя тоже! Во всяком случае, я думаю, его носил мой дедушка, только писалось оно иначе: Х-а-ф-ф-а-м. Так, знаешь ли, звалась семья, которой принадлежали этот дом, деревня и все окрестные земли.

— Не может быть, — фыркнула девочка.

— Очень даже может. — (Вот ведь хлебом ее не корми, дай только сказать поперек.) — Знаешь, Мампси… — Я заколебался. — Они все это получили от Хаффамов.

— Мампси! Не Мампси, а Момпессоны. «Мампси» говорят только деревенские.

Я залился краской стыда. Конечно же, эта фамилия была мне знакома по памятнику в церкви. Почему же я не связал ее с той, которую упомянула миссис Белфлауэр?

— Ты наверняка ошибаешься, — продолжала Генриетта, — ведь я знаю, что этот дом построил дед моего опекуна.

— Так, может, он носил фамилию Хаффам?

— Не думаю, потому что моего опекуна зовут сэр Персевал Момпессон.

Я сгорал от унижения. Выходит, несчастная миссис Белфлауэр все переврала и я зря воображал, будто имею к этому месту какое-то отношение. А эта девочка живет здесь по праву, если сэр Персевал Момпессон ее опекун!

Увлеченные разговором, мы не заметили, как экономка рассталась с работником и подошла к воротам. Голос ее раздался совсем близко:

— В письме к мистеру Ассиндеру я пожалуюсь на наглость этого малого. Заявляет мне нахально, что не может починить окно без… — Она осеклась, поднесла к глазам лорнет, который висел на цепочке у нее на шее, и воскликнула:

— Мисс Генриетта? Что это, мальчик?

— Да, миссис Пепперкорн, — как ни в чем не бывало ответила Генриетта.