Квинканкс. Том 2

Когда Джоуи уходил, Мег пригласила меня на кухню перекусить, и таким образом мне удалось хорошенько поразмыслить обо всем, что сообщил мне мистер Эскрит (и сообщил, как оказалось, по ошибке), лишь позже вечером, по возвращении в комнату. Благодаря тому, что старик перепутал настоящее время с давно минувшим и принял меня за другого, я получил возможность заглянуть прямо в прошлое и теперь, думалось мне, располагал сведениями, неизвестными никому на свете, помимо нас двоих. Теперь я знал, что похищенное завещание Джеффри Хаффама действительно существовало и что именно адвокат Патерностер незаконно завладел документом и продал его Момпессонам. Я знал также, что Момпессоны не уничтожили завещание (вопреки предположению мистера Эскрита), но оставили у себя, ибо незадолго до убийства моего деда последний получил таинственное обещание от одного из их домочадцев, что оно будет возвращено ему через посредство Мартина Фортисквинса. Я не понимал, зачем Момпессонам хранить завещание, если оно лишает их права наследования. (Может статься, они просто недоглядели и к настоящему времени уже уничтожили его?) И меня чрезвычайно занимал вопрос касательно личности и мотивов человека, взявшегося выкрасть у них документ.

Я улегся в постель и попытался заснуть. Среди ночи под окнами раздался шум, и, выглянув на улицу, я увидел у передней двери троих Дигвидов с ручной тележкой, нагруженной пожитками. Когда я спустился вниз, Мег уже встала и впустила вновь прибывших. Мы прошли в кухню, и они объяснили, что решили бежать из дома под покровом ночи — причем тайком, на случай, если Барни или кто-нибудь из его шайки следит за домом. Они собирались найти жилье в этом районе, чтобы я снова мог жить с ними. Я премного удивился такому решению и утвердился в своих предположениях относительно их истинных мотивов.

Утром Дигвидам удалось нанять маленький коттеджик неподалеку, на Пиэртри-элли близ Синнамен-стрит, и мы все перебрались туда. Будучи здесь людьми пришлыми, они не имели кредита в бакалейной лавке, не могли открыть долговой счет в пивной и не водили знакомства с местным ростовщиком. Тронутый таким свидетельством преданности и чувствуя себя виноватым перед ними в том, что судил о них неверно, я почел себя обязанным рассказать добрым людям хотя бы малую часть своей истории. Но поскольку я по-прежнему сомневался, что могу безоговорочно доверять их сыну, я положил выждать момент, когда Джоуи не будет дома.

Так вышло, что во время следующей отлучки сына миссис Дигвид, словно догадываясь о моем нежелании откровенничать при нем, сама поинтересовалась:

— Ваш дед сообщил вам что-нибудь полезное, мастер Джон?

Я вздрогнул. Мой дед? Что ей известно? Откуда она знает? Потом до меня дошло, что мы неправильно поняли друг друга, ибо миссис Дигвид ввело в заблуждение мое упоминание о дедовом доме.

— Вы имеете в виду мистера Эскрита? — спросил я. — Старого джентльмена, проживающего в доме на Чаринг-Кросс?

Она кивнула и таким образом, по счастью, избавила меня от необходимости отрицать свое родство с мистером Эскритом. В конце концов, дом принадлежал моему деду. Я объяснил, что старый джентльмен, мной посещенный, был доверенным слугой отца моей матери, и принялся выборочно излагать сведения, почерпнутые у него.

Однако, едва я упомянул о Момпессонах, мистер Дигвид перебил меня:

— Мампси! Да ведь на ихнюю семейку работал мой папаша до того, как перебрался из деревни в Лондон. Как уже я говорил вам.

— Странное совпадение, — заметил я. Мистер Дигвид недоуменно вскинул брови. — Я имею в виду, это в высшей степени маловероятно.

— Ну не знаю, — ответил он. — В конце концов, они в тех краях слыли за важных господ, а потому — коли учесть, откуда мой старик родом, — неудивительно, что он пошел к ним в услужение.

— А откуда он родом?

— Да из деревни Стоук близ Хафема, которую снесли тому лет пятьдесят. Так что семейству моего отца пришлось податься в другие места.

— Знаю. Они отстроили деревню заново и назвали Момпессон-Стоук.

— Ага, но теперь там разрешалось селиться только фригольдерам, чтобы не в тягость приходу.

Поистине странно, что между мной и Дигвидами обнаружилась еще одна связь. Не слишком ли рано я отмел в сторону все свои подозрения насчет них? Но если они что-то скрывали от меня, то вряд ли признались бы в этом.

Мистер Дигвид продолжал:

— Мои родичи — Дигвиды и Фиверфью — с незапамятных времен работали у Момпессонов каменщиками и механиками.

Потом мне пришла в голову одна мысль, и, стараясь скрыть подозрительную нотку в голосе, я небрежно спросил:

— Так значит, Барни тоже связан с ними?

— Был одно время, но вот уж много лет не имеет с Мампси никаких дел, — ответил его брат. — Он повздорил с управляющим из-за платы за какую-то свою работу и с тех пор затаил злобу против них.

О злопамятстве Барни я имел представление. С облегчением увидев, что все становится на свои места, я сказал:

— Помнится, вы говорили мне, что вы с братом продолжали работать на семейство, которому служил ваш отец. Так значит, вот почему Барни находился там в то время, когда забрался в наш дом?