Квинт Лициний 2

Я чертыхнулся про себя, провожая мысленным взглядом с таким трудом созданную, а сейчас безнадежно развалившуюся логическую конструкцию.

«Ладно», – вздохнул и попытался взять под контроль всколыхнувшееся раздражение, – «заодно закреплю при воссоздании».

На кухонном столе царил художественный беспорядок – сказывалось отсутствие женской руки: початая бутылка самтрестовского «Греми» соседствовала с блюдцем, на котором разлеглись присыпанные молотым кофе и сахарной пудрой кружочки лимона. Рядом возвышалась стопка неровно нарубленных бутербродов с сыром и полукопченой колбасой.

У окна сидел незнакомый дядька с мясистыми ушами выдающихся размеров и деловито выдирал хребет из кильки пряного посола. Папа сел рядом, и начал чистить вареное яйцо. Понятно, балтийские бутерброды будут.

– Как дела, боец? – поприветствовал дядька, разглядывая меня с легкой иронией.

– И хороши у нас дела… – напел я, присел и представился, – Андрей.

– Да я помню, что Андрей – коротко засмеялся он, – а ты меня, наверное, не помнишь? Иннокентий.

Я мотнул головой и пожал плечами.

– Мы с тобой бычков как-то на Шаморе ловили. Ты, правда, тогда совсем мелкий тогда был, лет пять.

– Ааа… – протянул я, припоминая валы водорослей на берегу, резкий, насыщенный йодом запах и шустрых морских блох, – это не вы потом с причала свалились?

И я звонко прищелкнул пальцем под подбородком.

Они переглянулись и громко заржали.

– Вот так мы отпечатываемся в памяти подрастающего поколенья, – смахнув слезу с уголка глаз, сказал папа. – Нет, то Володя был. Здорово мы тогда, да, Кеш?

– Определенно. Ну, между первой и второй…

И они повторили. Было очевидно, сегодня правило здешних застолий «открытая бутылка в любом случае допивается» нарушено не будет.

– Ну, Андрей, – Иннокентий с видимым удовольствием зажевал лимон «а-ля Николя». – Рассказывай, как живешь-можешь. Девчата в классе не обижают?

– Да что ж вы такое на наших комсомолок наговариваете, товарищ Иннокентий, – деланно возмутился я, – как они могут забидеть такого гарного хлопца, как я?! Я на один бутерброд вас обездолю, да?

– Что, наоборот, отбоя нет? – он пододвинул мне тарелку с бутиками.

Я коротко призадумался. Мда, а ведь накрутилось на меня этих отношений с подковырками, как змей на Лаокоона.

– Ну, время такое… Молодое, – я развел руками, – мы выбираем, нас выбирают.

– И выбрал? – он неожиданно остро глянул на меня.

– Да, – сказал я твердо.

– Ммм? – протянул папа заинтересовано, – скажешь?

«Собственно, что скрывать?» – подумал я.

– Афанасьева.

– А! – без малейшей паузы с немалым энтузиазмом откликнулся папа, – рыжая мама. Такая… Видел на собраниях. Да, одобрям-с.

Я многозначительно поиграл бровями.

– Ну, в смысле, дочка ж на маму, наверное, похожа? – заюлил он, отводя от себя подозрения, и, потупившись, потянулся к бутылке.

– Хм… Ну, понятно, – ухмыльнулся Иннокентий и пододвинул свою рюмашку под разлив. – И хобби себе нашел, да? Или будущую профессию? Думаешь стать великим математиком?

– Хобби у меня – кройка и шитье. А как с математикой отношения сложатся – неизвестно. Но наука красивая.

– Кстати, – вмешался папа, – представляешь, Кеш, он себе сам за неделю джинсы сшил – от настоящих не отличить, даже пуговицы и нашлепку на карман настоящие нашел. И на меня две рубашки сшил. Во, смотри, на мне одна как раз!

Иннокентий пощупал, поцокал и вновь повернулся ко мне:

– В математике-то ничего пока не открыл?

– Какое открыл! Грызу основы.

– По пять-шесть часов в день, отец говорит?

– Силы есть – грызу. Заканчиваются – отдыхаю, – я посмотрел на него с легким недоумением, что-то происходящее допрос начинает напоминать.

– Да нет, Володя, все нормально, – невпопад сказал Кеша, повернув голову к папе, – я тебе уже сейчас могу сказать. Ну, почти… Но кто не без странностей?

Папа отчетливо выдохнул и чуть порозовел.

– Ну и слава богу, – мне показалось, что он сейчас перекрестится, но вместо этого он решительно тяпнул рюмку. – Отрицательный результат – тоже результат. И какой хороший!

Я приподнял бровь, показывая, что потерял нить беседы.

– Да напугал ты меня! – воскликнул папа, гневно двигая бородой, – этим своим математическим энтузиазмом!

Горлышко бутылки чуть постучало по рюмашке, и несколько капель пролилось мимо.

– Тьфу! – с чувством констатировал папа, – аж руки дрожат. Я ж шизу у тебя заподозрил. Бред изобретательства или величия.

– Хм… – я с трудом удержался, чтоб не засмеяться, – бред величия? Я сильно чем-то хвастал?

– Ну… – папа неопределенно поводил рукой в воздухе. – Скрытый бред.

– Скрытый бред? – переспросил я и, не сдержавшись, заржал.

– Хех, скрытый бред – это бред, – поддержал меня Иннокентий.

– Да откуда ж я помню! Я нормой занимаюсь. А психиатрию аж когда проходили… – начал папа оправдываться.

– Ладно, – я поднялся, – раз со мной все выяснили, я пойду?

– Погодь, – папа качнул головой, – себя надо знать. Садись, послушай анализ.

Я сел и посмотрел на посерьезневшего Иннокентия.