Квинт Лициний 3 (СИ)

Пролистнул страницы памяти: вот Гадкий Утенок подходит ко мне перед Дворцовой, вот она же вылетает мне под ноги из-за угла... Вот половинит батончик мюсли. А вот и спуск к Фонтанке.

Я посерьезнел.

- Тома, - повторил я и продолжил с расстановкой: - Духи - это одежда для духа. Он у тебя есть, я знаю. Это - ему, носи в удовольствие.

Я поднял подарок на раскрытой ладони, и теперь, чуть прищурившись, смотрел поверх него в глаза напротив. Там, в почти черном омуте, чередой пролетели упрямство, смятение, потом пришла гордость.

- Спасибо, - кивнула она, выдыхая, и расцепила пальцы.

Взяла двумя руками подарок, (теперь с облегчением выдохнул я), быстро покосилась на маму, а потом сделала шажок вперед и мимолетно ткнулась губами мне в щеку.

- Ну, - вопросила мама, все это время, кажется, от любопытства не дышавшая, - будем пробовать?

Мелкая посмотрела на нее с ужасом, словно та святотатствовала.

- Ладно, ладно! - энергично замахала мама руками, - да я так, просто... Дюш, ты голоден?

- А то ж...

- На плите - хек жаренный. И картошка в депрессии.

- Как это? - невольно заинтересовался я.

- Ну, пюре, - хихикнула она. - Вроде картошка как картошка, но такая подавленная!

Я усмехнулся и посмотрел на Мелкую.

- Поешь?

- Ой... Я сейчас лопну, - бровки ее вскинулись виноватым домиком.

- Ну, тогда просто посиди со мной.

Она с готовностью закивала, все также крепко, двумя руками, прижимая к себе подарок.

- Идите, - отпустила нас мама. Похоже, к ней вернулось благодушное настроение.

Я поволок Мелкую на кухню пошептаться о новостях с квартирного фронта. Когда на часах было уже полдесятого, а в коробке "бакинского курабье" показалось дно, домой возвернулся блудный папа.

- Доро-ая... - громко воскликнул он с порога и энергично, но излишне размашисто, протянул растрепанный букет мимоз, - стальное завтра!

Из-под полы его по-молодецки распахнутого пальто волочился чудом уцепившийся за что-то и, благодаря тому, хоть и грязный, но уцелевший импортный (настоящий шотландский!) шарф. Лицо папы было чистым, но на уголке носового платка, что пижонски выглядывал из нагрудного кармана, виднелись подозрительные розоватые разводы.

Мама неторопливо, с чувством, уперла руки в боки и длинно вдохнула, набирая побольше воздуха.

- Хм... - негромко подал я голос, - наверное, партполитработу благоразумно будет перенести на утро.

Папа посмотрел на меня с немой благодарностью во взоре.

- Да, - помолчав, хмуро согласилась мама, а потом многообещающе покивала папе: - Будет тебе и завтра, будет и стальное. Будут тебе и лаборантки кафедральные на брудершафт!

Из папы вырвался неологизм - какое-то неизвестное еще филологической науке междометие, щедро сдобренное нотками протеста. Потом он попытался еще раз всучить маме букет.

- Так, - я развернулся, прихватил застывшую за моей спиной Мелкую за локоток и громко, привлекая внимание противоборствующих сторон, объявил: - Ну, а мы - спать. И вы там сильно не шумите...

- Ох, - выдохнула Мелкая с ужасом, лишь только я закрыл за нами дверь, - и что теперь будет?!

- Да ничего страшного, - легко отмахнулся я, - повоспитывает завтра, потом помирятся.

Мы прислушались к разворачивающемуся за дверью действию. Судя по сдавленному шипению, мама предъявляла пострадавший шарф, а папа пытался жестами уверить ее в своих самых лучших намерениях.

- Спать, - подвел я черту.

Но не спалось, и, даже, не лежалось. Я искрутился на скрипучем кресле-кровати, за десять минут свернув простыню под собой в тугой жгут.

- Извини, - сказал, расправляя ткань, - мешаю тебе.

Мелкая тут же повернулась на бок, лицом ко мне. Мы лежали почти на одном уровне, разделенные лишь ручкой кресла, да узкой щелью между кроватями.

- Боишься, не помирятся?

- А? Да нет! - я еще раз прислушался к далекому шумку из родительской комнаты. - Все будет нормально.

- А что тогда?

Я лишь повздыхал в темноту. Мелкая придвинулась ближе и прошептала:

- Секрет?

- Да о завтра думаю, - неожиданно даже для самого себя признался я, - о Томе.

Мелкая промолчала, и я счел нужным пояснить:

- Понимаешь, мне ж завтра с ней объясняться... Про тебя. Наверное...

Повисла тишина.

- Наверное? - подала, наконец, голос Мелкая.

- Ну, да. Понимаешь, - я приподнялся на локте и жарко зашептал, - я не знаю, как правильно поступить. Если вы обе со мной надолго, то, рано или поздно, вот эта наша с тобой ситуация станет известна и ей. И что тогда? Как я потом объясню, почему не доверял ей сейчас?

Мелкая понимающе кивнула:

- Тогда рассказывай, конечно.

- Боюсь, - я упал на спину и уставился в потолок. - Знаешь, слишком часто многое, начавшись как сказка, заканчивается потом как страшный сон. Именно поэтому, взрослея, люди становятся осторожней. Да, недоверие закрывает глаза на хорошее в человеке, это верно... Но доверие - на плохое! А если я завтра разбужу в ней своим рассказом это самое плохое? Поэтому - боюсь.

- Бедный, - Мелкая извернулась, просунула под перекладину руку и легонько погладила меня по волосам.

Я покосился на нее с удивлением.