Квинт Лициний 3

Я помолчал, разглядывая свои обкусанные (и когда только успел?) ногти. Потом признался:

- Да я вообще не хочу дальше развивать это направление.

- Почему? - бровь его удивленно задралась.

- Да... - я погладил массивную столешницу, словно пытаясь разглядеть ответ в ее глубине, - основное сделано. Осталась техника. Не интересно уже.

- Это... - Гельфанд замолчал, подбирая слова. Отодвинул далеко в сторону исписанный лист, закрыл авторучку. Затем продолжил, и тон его стал совершенно серьезным: - Это неожиданно мудро. Да, именно мудро. Специализация для математика - если не смерть, то хроническая болезнь, ведущая к преждевременному старению.

И он посмотрел на меня, словно припоминая что-то давнее личное.

- Андрей, вы чувствуете себя математиком?

Я задумался.

- Смотря какой смысл вами в это вкладывается. Вряд ли вы имеете ввиду способность решать сложные задачи.

- Верно, - улыбнулся он неожиданно открыто и развел руки в стороны, - я, к примеру, вообще не люблю решать сложные задачи. Поэтому сначала делаю их легкими.

- Это - особый талант, полагаю. Ну... Не буду гадать. Подскажете?

В глазах Гельфанда внезапно вспыхнул огонек фанатизма. Он наклонился вперед и, рубя ладонью воздух, жестко отчеканил:

- Математик - это тот, кто не может не заниматься математикой.

Я заторможено кивнул.

- И? - он словно пришпилил меня взглядом.

Я понял, что соврать невозможно. Да и не нужно.

- Нет. Пожалуй, нет. У меня есть еще важные интересы, и... Я не готов ими жертвовать.

- Да нет же ж! - он раздосадовано жахнул кулаком по столу, - речь не идет о том, чтобы математика была единственным увлечением!

- А! - воскликнул я, прозревая, - понял!

- Ну?!

- А не знаю. Не пробовал пока.

Он откинулся на спинку, чему-то довольно улыбаясь.

- Много математикой занимаетесь? - спросил сочувственно.

- Почти все свободное время.

- Совет хотите?

- Конечно!

- Всерьез займитесь бальными танцами.

На какое-то время я подвис.

- Хм... Может быть это самонадеянно с моей стороны, но, думаю, я вас понял. Вы знаете, тогда я вам соврал. Еще я шью одежду. Вот, к примеру, штаны и пиджак на мне.

- О, как интересно! - он даже выбрался из кресла и, подойдя, отогнул лацкан у моего пиджака. Разглядел швы, довольно поцокал и потрепал по плечу, - тогда все в порядке, Андрей. Не бросайте ни в коем случае!

Я польщенно кивнул. Приятно, черт побери!

Он величественно опустил себя в кресло.

- Израиль Моисеевич, я тут на одну изящную вещицу набрел... Хочу спросить, не встречали ли у кого-нибудь? Не взглянете?

- Давай, - махнул он покровительственно.

Тремя короткими фразами я изложил АВС-гипотезу. Гельфанд прикрыл глаза и погрузился в раздумья.

Я замер, чуть дыша. Сколько в нем осталось от гения? Все-таки ему уже за шестьдесят. Для действующего математика - это, к сожалению, много. Увидит ли всю многомерность гипотезы?

Ожидание затягивалось. Минута шла за минутой, а Израиль Моисеевич все также неподвижно сидел в кресле, лишь чуть заметные подергивания глазных яблок выдавало движение его мысли.

Единственным источником звука в комнате стали древние напольные часы в углу. Я стал наблюдать, как раскачивается, рисуя совершенную циклоиду, матово поблескивающий диск маятника. Спустя короткое время в уме, безо всякого усилия с моей стороны, начала, изумительно попадая в такт, раскручиваться система дифференциальных уравнений, описывающая это колебание.

Потом мысль моя скользнула глубже. Сколько десятилетий этот старинный механизм безучастно пропускает бесконечное время через фильтр настоящего момента? Время, столь разное в ощущениях каждого конкретного человека в отдельности и единое для человечества в целом? Титаны создали эту кинетическую скульптуру для овеществления хода вечности, сделав его наглядным и зримым...

Когда раздался голос Гельфанда, я невольно вздрогнул.

- Ты хоть понял, - слова выпадали из него тяжелыми глыбами, - что нашел?

- Думаю, что да, - от волнения я облизнул нижнюю губу, - в первую очередь это - перекресток, где аддитивность встречается с мультипликативностью. Сюда же сходятся некоторые другие гипотезы, оказываясь частными случаями этой. Например, Морделла или, даже, Великая теорема Ферма. Если вот эта гипотеза окажется верна, то Ферма доказывается отсюда буквально в три строчки. Смотрите...

- Стой! - вскрикнул он резко и добавил уже тише, - я сам.

И он забормотал, лихорадочно чиркая по листу:

- Так... Сразу берем эн больше шести... только взаимнопростые... положим эр равное двум... - шепот его постепенно опустился до беззвучности. Спустя минуты три он оторвался и с сожалением помотал головой: - Нет, Андрей. Вижу, что если тройки Ферма есть, то их не больше конечного числа. Это - сильный результат. Но не сама теорема.

- А если, - начал я вкрадчивым голосом искусителя, - использовать дополнительное предположение о том, что исключительных троек для эр равно два нет вообще, то...

- Доказать это сможешь? - вскинулся он.

- Да запросто, - отмахнулся я.