Во главе общин, судя по Контребийской таблице, стоял «сенат», т. е., очевидно, городской совет, имевший право суда, заключения договоров, чеканки монеты. Существовали и магистраты, представлявшие исполнительную власть, причем лица, принадлежавшие к одному роду, не могли занимать две должности одновременно. По другим надписям известно о «принцепсах» гентилиций (родовых общин)[243]
. Царской власти к началу I в. у кельтиберов, по-видимому, уже не было. Но и о демократии у них, как это делал А. Шультен[244], говорить не приходится. Конечно, народные собрания существовали, они решали некоторые важнейшие вопросы — об избрании вождя (Арр. Iber., 45) или объявлении войны (Diod., XXXI, 42), но в целом обществом руководила знать. Судя по погребениям, аристократы были значительно богаче своих менее родовитых соплеменников. Многие знатные люди считались связанными с богами (Flor., II, 17, 13–14), что, несомненно, увеличивало их вес в глазах простых кельтиберов. Знатные люди обзаводились дружинами из своих клиентов. Народ, как полагают ученые, постепенно оттеснялся от участия в войне, которая все больше становилась делом знати[245]. Многие дружинники, подобно сольдуриям у галлов (см.: Caes. BG, III, 22, 1–2), клялись умереть вместе со своим вождем, если он погибнет насильственной смертью. Латинские авторы называют их devoti, букв. посвященные подземным богам[246]. В подчинении знати находились и иные группы зависимых людей — амбакты и дойтерии, под которыми подразумевались различные категории рабов. Но каковы были масштабы рабства, его характер и роль в производстве, неизвестно. Однако большинство населения все еще составляли свободные общинники, являвшиеся, по-видимому, основными производителями. Тем не менее они находились в неравноправном положении по сравнению с аристократией, о чем свидетельствует их отстранение от войны, обеспечивавшей почет и добычу[247]. Эти отношения были характерны в первую очередь для тех районов Кельтиберии, которые еще не до конца подчинились римлянам. Прежде всего это касается ареваков, явно не расставшихся еще с мыслью о независимости. Другие же племена все больше свыкались с римским господством и стремились лишь к уменьшению связанных с нею тягот, а знать — и к повышению своего статуса в рамках провинциального общества. Однако и в этих районах романизация протекала медленнее, чем на юге и востоке Испании[248].Что касается Лузитании, то она принадлежала к числу тех районов Испании, где процесс романизации еще не начался. По своему развитию она отставала не только от Бетики и восточного побережья Средиземного моря, но и от Кельтиберии, все еще находясь на ранней стадии «военной демократии». Хотя земля Лузитании была весьма плодородна, а недра богаты рудами, местные жители предпочитали войну труду, совершая набеги на соседей[249]
, в том числе на территорию провинции[250]. Степень урбанизации была крайне низкой; города в собственном смысле слова отсутствовали[251], те же oppida и castella, которые упоминаются античными авторами, играли роль не столько политических или экономических центров, сколько просто укрепленных пунктов[252]. Среди лузитан уже началась социальная дифференциация, но формирующаяся племенная верхушка еще не превратилась в ту замкнутую группу, какой она была у иберов и кельтиберов. В условиях частых войн и относительной слабости племенной знати большую, по сравнению с народами центральной Испании, роль играли военные вожди, которых выбирало народное собрание, состоявшее из всех воинов. Они не только вели войны и заключали договоры по поручению общины или общин, ими возглавляемых, но обладали, возможно, и какими-то гражданскими функциями, как можно заключить из рассказа Аппиана о сборе Вириатом дани с владельцев полей (Арр. Iber., 64). Обращает на себя внимание и длительный срок пребывания Вириата на своем посту — не менее 8 лет. Вполне допустимо, конечно, что здесь мы имеем дело со случаем исключительным, однако у кельтиберов мы ничего подобного не наблюдаем даже в самых экстренных ситуациях.