Квинтэссенция Света

– Это, Сара, просто время такое мрачное, – добавил хриплым голосом профессор, – простите, что встреваю в ваш разговор, друзья. Но так как я себя плохо чувствую, вам самим придется оборонятся этой ночью. Умирать никому не хочется, поэтому прошу вас собрать волю в кулак.

– Ты прав, Фредерик. Но сейчас вроде тихо на дороге, – заметил Мэд, – фонари на машине светят хорошо. Монстров мы увидим заранее.

Будто сочтя его фразу за разрешение немного расслабиться, Сара тихо произнесла.

– Тогда вашему вниманию еще одни любопытные строки. Слушайте.

«Вот горит свеча, разгоняя плотный мрак.
Что дает душе твоей: мир иль кавардак?
Света лишь клочок? Игру теней во снах?
Память о былых причудливых мечтах?

Тьму разгонит свет, проведет меня сквозь ночи.
Нить протянет светлую, будто твои очи.
Так горит свеча, продлевая жизни путь.
Один иду в тумане. Надо ль мне свернуть?

Справа – тихий старый дом, слева – леса шум.
Не уйти без света мне от гнетущих дум.
Жар лучины, и ажурный дыма завиток,
Этого довольно – тьма читает между строк.

Ты сожми в руках пламя той свечи.
В сердце сохрани жаркие лучи».

– Да, это мне больше нравится, – сказал Мэдисон, – мы тут тоже сейчас сильно от света зависим.

– И едем, будто в тумане – сами не зная, что ждет впереди.

– Кстати, Фред.

– Да, Сара?

– Топлива хватит теперь до Молдрэма?

– Да, мэм. Если кто-то из вас подменит меня по дороге, то сможем доехать без остановок, и уже завтра к утру будем в городе.

– Классно!

Сзади зашуршало.

– Что там у вас? – Мэд снова обернулся.

– Профессор, ты решил вздремнуть.

– С вашего позволения, друзья. Если уж ты, Мэдисон, говоришь, что вокруг тишина и «осьминогов» не наблюдается, то позвольте старому раненному человеку прикрыть свои веки. Очень уж устал.

– Спите, Зимовски, – вставил я, – если что, разбудим.

– Да, устраивайся тут поудобней, Фредерик, давай я немного подвинусь.

– Спасибо, Сара, прошу прощения, что приношу столько хлопот.

– О чем это ты. Все нормально, профессор. А я еще почитаю.

– Только про себя. Хватит с нас рифмоплетства.

– Не нравится, не слушай, Мэд, – Сара подкрепила ответ высунутым языком.

– Вообще-то Мэд прав. Прости, но давай не будем создавать дополнительный шум.

– Ну и зануды вы оба!

Так и ехали молча.

Ночь за окном тоже не радовала разнообразием звуков. Мир не просто спал, а сжался в страхе, не в силах вздохнуть. «Осьминоги» до такой степени запугали местную фауну, что ни мелкая живность, ни даже насекомые не смели показаться в темное время. А крупных животных «осьминоги» просто всех сожрали.

Вдоль дороги пейзаж разноображивали выхватываемые из тьмы редкие деревья и скалы. Они яркими пятнами вырастали из земли всего на мгновение, вспыхивали в поле зрения, и также быстро пропадали, оставаясь позади.

«Осьминогов» нигде не было видно.

И это настораживало.

Правда по моим спутникам этого было не сказать – мою зарождающуюся тревогу, казалось, никто не разделял. Зимовски беззаботно уснул, Сара уткнулась в книгу, Мэд, как и я, пялился на желтую разделительную полосу дороги.

– Куда они попрятались?

– Не знаю, Фред. Может, это какой-то глухой участок дороги. Может, здесь им уже нечего есть.

– А как же мы? – заметила Сара.

– Резонный вопрос, – согласился Мэдисон.

– Ох, лучше об этом не думать. Давайте просто наслаждаться минутами затишья.

– Вот тут соглашусь с девушкой.

– Спасибо, Мэд.

Я стою на краю, и она все ближе
Подходит. И звуки все тише
Я шепчу: «Кто ты?». Она ближе, улыбается.
«Я смерть». И стрелка на вечность сдвигается.

И я все ближе. К тебе ближе.
И все показатели падают ниже.
Она шепчет: «Где ты?». Стою, растворяюсь.
«Я жизнь». Она ближе. Я мчусь, притворяюсь.

Что там вдали, за краем рая?
Она знает, я – нет. Просто сгораю.
«Смерть? Жизнь? Туман, пустота?» Убегает.
«Я вслед за тобой!» Мечтаю. Мечтает.

Звуки тише, я ближе: к тебе и себе.
Чего же хочу? Не быть в пустоте.

– Ага, я понял. Чувак явно боится темноты, видимо побывал в нашей шкуре, – вяло начал комментировать Мэдисон, – но…

– А мне кажется, – прервала его Сара, – он тут больше говорит о страхе перед незнанием, что будет после смерти.