Три муравья из наемных рабочих неторопливо выламывали из печи негодные кирпичи, подготавливая печь к ремонту. Работали муравьи споро, по всему выходило, что к первым морозам они работу закончат. И, слава Богу, по холоду без печи никак нельзя. Иван Иванович оставил работу, прошел на кухню и налил батракам по чашке молока пополам с медом. Муравьи приняли дар с благодарностью, выцедили все без остатка, но за работу принялись с удвоенной энергией. Хорошими работниками были муравьи, а что время от времени сок жучка ламехузы за воротник закладывали, так в том Иван Иванович большого вреда не видел. Сказано в псалмах Давидовых: пьем ендовою, пьем полной мерою, пьем во славу Божию! А раз Господь разрешил, то и никому не возбраняется. Одно плохо, петь муравьи не умели, поэтому сыграть после выпивки что-нибудь казачье у них не получалось, так, только жвалами поскрежещут да тарантула домашнего попугают!
– Здорово, Ваня! – сказал из-за забора подошедший незаметно сосед.
– Здорово, коли не шутишь, – деревенской присказкой отозвался Иван Иванович. – Жарко сегодня!
– Ничего, – сказал сосед. – Скоро жара спадет. Еще вспоминать будем! Вчера передавали, тайфун идет!
– Не в первый раз, – сказал Иван Иванович и отложил чакры в сторону.
– Зря ты ей книги даешь! – сказал сосед, неодобрительно глядя на читающую свинью.
– Это почему же? – благодушно спросил Иван Иванович.
– А вот время придет ее резать – узнаешь! – сказал сосед. – Она тебе столько причин найдет… А то и в Страсбургский суд жалобу подаст!
– Ничего, – махнул рукой Иван Иванович. – Пока ее жалобу разбирать будут, пока ответ придет, его уже читать некому будет. А пока пусть побалует чуток, у них после чтения книг мясных прожилок больше образуется.
Свинья отложила книгу, заложила очками страницу, похрюкивая, прошла по двору и залегла в лужу, что осталась после вчерашнего собрания. Высказываний людских она не слышала, да это и к лучшему, чем потом валерьянкой ее отпаивать и отборные отруби запаривать.
– Бредень у тебя, – сказал сосед, покачивая головой. – Это ж как надо к хозяйству относиться, чтобы такой дырявый бредень иметь?
– За своим смотри, – отрезал Иван Иванович.
Соседа звали Иваном Никифоровичем, и между ними назревала серьезная ссора, но до нее, к счастью, не дошло – из конуры, где плел паучьи тайны тарантул, с взволнованным криком выскочила курица, закружилась, подпрыгивая, по двору.
– Все у тебя не как у людей, – сказал Иван Никифорович и ушел к себе на баз. Слышно было, как он безрадостно кричит на своих гадюк, которые жрали в три горла, а яиц принципиально не несли. Иван Иванович его понимал, бобылем жил Иван Никифорович, а когда живешь бобылем, радоваться совершенно нечему.
Не зря, наверное, про Ивана Никифоровича рассказывали, что он по ночам с крысами в карты играет на интерес. С другой стороны, если бы играл он с ними на интерес, то было бы в доме пусто, известное дело, как крысы в карты играют. А дом у Ивана Никифоровича полной чашей выглядел, у него даже ананасы на грядках росли, желто-зелеными шишками любопытствующих манили.
Иван Иванович собрал недоштопанный бредень, бросил его в сумку, прошелся по двору, приласкал по жесткой шерсти выскочившего из будки тарантула. Скучно ему было. Жена с утра уехала на базар прикупить осьминогов и морских огурцов к столу и тем как-то разнообразить питание. А Иван Иванович остался один, что в последнее время редко бывало. Он прошел в горницу. В горнице стоял холод, под столом сидела бородавчатая жаба и потела, создавая в доме микроклимат. Иван Иванович некоторое время стоял и, покачиваясь с пятки на носок, разглядывал жабу. Жаба желтыми беспокойными глазами смотрела на него. Иван Иванович прошел в кладовку, выбрал из запасов муху пожирнее и, волоча ее за крыло, притащил жабе. Та благодарно квакнула. И ведь как квакнула, вроде бы и голоса почти не подала, а от мухи только слюдянистое крыло осталось. Иван Иванович бережливо поднял крыло и унес в мастерскую – пригодится, когда придется окна стеклить.
Во дворе было тихо, курица, побывавшая в будке у тарантула, вылизывалась длинным и острым белым языком, а сам тарантул уныло гремел цепью. В огороде тоненько и многоголосо требовали полива огурцы, но Иван Иванович их поливать не торопился. Всему свое время. А Настасья Петровна, жена его, этого не понимала, кидалась греметь ведрами всякий раз, когда на огороде шум поднимался. И вот результат – семечки у огурцов стали с большой ноготь Ивана Ивановича, а мякоть жесткая – не для засолки. А последнее время огурцы даже бурой шерстью стали обрастать, коротенькой, правда, ну да все равно неприятно.