Кыштымцы

Кузьме с помощью мальчишек удалось выследить Степку Трифонова. Он появился у брата Евграфа, чтобы помыться в бане. Там Кузьма брать его не отважился. Решил проследить за ним, узнать, где он днюет и ночует. В полночь Степка брякнул калиткой, тенью метнулся через улицу и темными переулками направился к перевалочной базе, потом к Депо, оттуда на Сугомакскую дорогу, к окраинным домикам Верхнего завода. Забрался на чердак Анисьиной избушки — жила в избушке на курьих ножках глухая бабка Анисья. Вот, оказывается, где облюбовал себе Степка Трифонов пристанище. В холодное время спал, наверное, в избе, а чуть потеплело — перебрался на чердак.

Собрал Кузьма своих друзей на совет, рассказал про Степкино убежище. Судили-рядили и додумались брать контру сегодня же ночью. Ганька спросил:

— А Михаил Иваныч?

Поскребли затылки. Вроде и сказаться надобно, да уж больно хотелось свою самостоятельность проявить. Они, может быть, и пошли бы к Мыларщикову да некстати к ним прилип Шимановсков. Он приметил, что парни заговорщицки шушукаются, а любопытен он был не в меру, и пристал — возьмите меня в компанию и все!

— Да куда мы тебя возьмем-то? — наивно отводил Кузьма. — Мы на вечерки, а ты ж, дядя Вася, перестарок!

— Э, хлопцы, старого горобца на мякине не проведешь! Да я Сибирь прошел, таких, как вы, насквозь и глубже вижу. Как гляну, так сразу и вижу. Берите меня, берите, лишним не буду. А совет добрый подать могу.

Что будешь делать? Прилип, как банный лист, не оторвешь.

— Ладно, — сдался Кузьма, — может и правда хороший совет даст.

— Только тихо, поперед батька не соваться, а то дело испортишь.

— Ха, батьки! — усмехнулся Шимановсков. — Знавал я таких сопливых батек!

Ночью подкрались к избушке. За дорогой лес чернеет, над ним звезды мигают. Избушка в темноте, как в сказке, будто на курьих ножках. Вот-вот баба Яга-костяная нога на метле прилетит. Кузьма распорядился:

— Ты, Димка, у окна ложись. В случае чего, сам знаешь… Гань, а ты с той стороны, от леса, стереги. Я полезу на чердак, меня покараулит дядя Вася. Слышь, дядь Вась?

— Хлопчики, а ежели я здесь посторожу? Все видно.

— Тогда шагай обратно, — рассердился Кузьма. — Сибирь он прошел…

— Молчу, молчу, уговорили…

Тихо разбежались по местам. Кузьма и Шимановсков остановились возле деревянной лестницы, ведущей на чердак. Огляделись, прислушались. Тихо. Кузьма приготовил револьвер, попробовал первую перекладину лесенки — ничего, дюжая, не скрипит. Вторую — тоже крепкая. Наверно, Степка все перекладинки выверил, чтоб не скрипели. Каждый шорох в ночи далеко слышен. Добрался Кузьма до лаза на чердак, дух перевел, сердце унять не может — колотится сильнее обычного. Одним разом нырнуть в лаз, сразу лечь, чтоб не маячить в проеме. Степка, конечно, все обдумал — будет бить по проему не целясь. Раз — и Кузьма распластался на сухой пыльной земле чердака. Ни звука. Значит, спит. Это хорошо.

— А ну вставай, вставай да живо! — крикнул Кузьма, нацелив в черноту чердака револьвер. — Вставай, говорю!

Никакого ответа. Пополз вперед, наткнулся на лежанку. Никого, холодная. Неужели сбежал? Почуял беду и скрылся? Пока Дайбов обшаривал чердак, на улице послышался голос Шимановскова:

— Ага, прилетел, голубь сизокрылый! Руки в гору!

И крик сразу же:

— А-а-а!

Глухой удар. Кто-то кому-то по скуле врезал. И крик Димки:

— Стой, гад! Стрелять буду!

Кузьма кубарем скатился с чердака, ногу в коленке ушиб, но не до боли тут!

А вышло так. Привалился Шимановсков к стене избушки спиной и мурлыкал что-то себе под нос. Ребячью затею всерьез не принимал, она его просто забавляла. Все разнообразие! Думал — романтику ищут хлопцы. И почему бы с ними не встряхнуться? А тут этот человек показался, ногой на первую перекладину ступил. А на чердаке Кузьма. Тогда Шимановсков выступил вперед и потребовал поднять руки в гору. Посчитал — человек выполнит его команду и комедия будет сыграна. А человек тот был на войне, научился убивать и знал всякие приемы. Если бы он сразу не растерялся, то худо бы пришлось Василию Шимановскову и едва ли бы увидел он еще раз восход солнца. Но Степка растерялся, не ожидал, что обнаружат его берлогу. Он поначалу влепил Шимановскому по скуле, а потом остервенело саданул кулаком под дых. Василий кулем свалился на землю, успев только ойкнуть. Из засады вылетел Димка. Степка кинулся к лесу, напоролся на Ганьку. Тот поднял стрельбу и, кажется, попал. Во всяком случае, Димка божился, что видел: Трифонов вильнул в сторону, как пьяный, и упал. Кузьма потормошил Шимановскова за плечо, тот застонал — значит, жив. Кузьма бросился к ребятам. Димка и Ганька стояли возле избушки и не знали, что делать дальше.

— Ну что? — спросил Кузьма.

— Вроде упал, — сказал Димка. — Ей-богу, упал. Сам видел.

У Ганьки зубы выбивали чечетку. Кузьма, взведя курок, двинулся к дороге, где, по словам Димки, упал Трифонов. Димка предостерег:

— Гляди, как бы не перехитрил. Притворится, а потом пальнет.

Кузьма медленно продвигался вперед, готовый в любую минуту распластаться на земле. Друзья крались следом. Напружинившиеся, с обостренными зрением и слухом.