Кыся в Америке

– В этом районе много русских? – с неясной надеждой спросил я у Рут.

– Очень! – ответил мне Тимур.

Может, Шура пока что живет у кого-то из приятелей? И поэтому в полиции о нем не знают? Он же в Америке всего полтора месяца… Он и в Москве всегда останавливался у одного знакомого художника. "Ни гостиниц не было, ни денег на гостиницу", – говорил Шура.

Надо, надо будет самому пошуровать! Или ехать в Вашингтон, к тому конгрессмену – приятелю Фридриха. До Вашингтона на автобусе всего пять часов неторопливой езды. Это мне еще Капитан-АлександрИванович-Кэп-Мастер рассказывал.

А там уже все просто – где тут у вас Конгресс? Ах, вот он! Тогда, пожалуйста, позовите мне конгрессмена… Ох, елочки точеные! Как же его зовут?! Он еще учился вместе с герром Фридрихом фон Тифенбахом… Может, знаете? Как зовут?.. А черт его знает! Как же его звали, конгрессмена этого?.. Мамочки родные! Ведь Фридрих мне раз десять его имя повторял, а я… Склеротик чертов!!!

Тимура бы к этой поездке подключить… Тем более у них какой-то автобусник есть знакомый.

– Тебе когда теперь в школу? – спросил я Тимура.

– Уже завтра. А что?

– Да так… – ответил я и подумал: "Ничего. Сам справлюсь".

Потом Рут и Тимур показывали мне вечерний Манхеттен.

Я, как обычно, сидел па спинке переднего пассажирского сидения, положив лапу на плечо Тимуру.

В отличие от Мюнхена, да и от Санкт-Петербурга, – все было кошмарно большим и ярким! И длинным! Улицы, дома, автомобили. Даже у Рут и Тимура автомобиль был длиной чуть ли не с прицеп Водилиной "Вольвы". И назывался автомобиль семьи Истлейк – "Плимут".

Так вот, о Манхеттене… Дома там были невероятно длинными в высоту! Двигались мы там ужасающе медленно, но у нас, слава Богу, был полицейский пропуск и мы могли останавливаться где угодно.

В желании показать мне Нью-Йорк как можно лучше, Тимур и Рут постоянно сыпали всякими названиями – Пятая авеню, Рокфеллер-центр, музей Гугенхайма, Бродвей… Кстати, Бродвей – самая яркая и освещенная улица, которую я когда-либо видел в жизни. Германия удавилась бы от жадности, если бы ей предложили зажечь такое количество лампочек сразу!..

Так вот, все эти названия – от Централ-парка до Маленькой Италии и Китайского квартала, включая сюда и две чудовищные башни Мирового Торгового центра, – абсолютно не задерживались у меня в голове и начисто пролетали мимо моего сознания. Все они постоянно вытеснялись из моей башки лишь одной и той же мыслью: "Вот где-то здесь, может быть, даже вон за тем поворотом сейчас бредет Шура Плоткин… А может быть, он сидит сейчас вот в этом доме, у приятелей… или один-одинешенек киряет сейчас вон в той невзрачной забегаловке…"

Из болтовни Тимура и Рут я понял лишь одно – они показывали мне СВОИ город. Мало того, они, уже в который раз, САМИ СЕБЕ показывали этот город! Потому что они оба преданно и недоверчиво, с горделивой нежностью и разумной настороженностью очень любили этот огромный город! И очень хотели, чтобы он понравился и мне – впервые попавшему в Америку…

А я почувствовал себя не Котом, а Свиньей, потому что никак не мог толком врубиться в их рассказы, а постоянно думал только лишь о Шуре…

Наверное, Рут просекла состояние моей души, так как сказала:

– Все! Поехали домой. Переизбыток информации вреден. Завтра всем рано вставать. Кроме МарТЫна… Он может дрыхнуть сколько угодно. Да, КЫ-ся?

Она была несомненно талантливым Человеком – эта Рут Истлейк.

Я потянулся к ней и благодарно потерся носом о ее правое ухо. Хотел мурлыкнуть, но ничего не вышло. Надо бы потренироватся, что ли…

Дома, после ужина, перед тем как всем следовало уже разойтись по постелям, я попросил Рут оставить окно в кухне чуть приоткрытым – вдруг мне ночью понадобится выйти по малой нужде?..

Это я так Рут сказал. Сам-то я точно знал, что выйти мне будет просто необходимо. Уж больно мне приглянулась та беленькая Кошечка-грязнулька с высшим сексуальным образованием!

И потом, я сгорал от любопытства узнать – кто такой… Или что такое – "Вагиф", о котором моя Первая Американочка бормотала даже во время ЭТОГО САМОГО…

Ох, чувствую я, что подустал бороться за чистоту названий частей тела или совершаемых ими действий! Эта повсеместная идиотски-ханжеская возня с "Ненормативной лексикой" – кого угодно в гроб загонит.

Я уже и сам начинаю сдаваться – вместо того чтобы назвать подлинным словом один из прекраснейших природных процессов всего Живого, от соприкосновения пестиков и тычинок до воспроизводства Слонов, я вынужден писать большими буквами – "ЭТОГО САМОГО", чтобы можно было догадаться, что я имею в виду.

По-моему, это отвратительно! Скоро мои воспоминания можно будет рекомендовать для школьного чтения в самых младших классах.

Нет, нет, я не ПРОТИВ детей. Я ЗА взрослых.

Ночью я осторожненько выполз из комнаты Тимура и неслышно – по стеночке, по стеночке – пробрался в кухню. Вспрыгнул на подоконник, высунулся под приподнятую и закрепленную оконную раму в холодную черноту Нью-Йоркского Квинса и прислушался.