Ночью мне приснился жуткий сон! Зал суда…
Мы только накануне смотрели с Фридрихом какой-то фильм про судебное заседание, и я очень хорошо запомнил обстановку.
У стены стоят, как вещественные доказательства, вскрытая упаковка фанеры с кокаином внутри и "Матрешка" со взрывчаткой. На скамейке для подсудимых, за загородкой – Гельмут Хартманн, Бармен, живой Лысый, но с кровавой дыркой над бровью, еще не погибший Алик, незнакомые мне люди иностранного и русского вида…
И мой окровавленный неподвижный Водила с остановившимися глазами!
А в зале сидим мы – Фридрих фон Тифенбах, Моника с Дженни, мой любимый Шура Плоткин, Хельга и Эрих Шредеры, Танечка Кох с профессором фон Дейном, Руджеро Менфреди, Клаус, Рэкс, несколько знакомых уже по Мюнхену Кошек, и мой дорогой питерский друг, бесхвостый Кот-Бродяга… И я.
И вдруг я вижу, что за нашими спинами прячется Франц Мозер и ужасно толстая девица – его дочь. Я в растерянности – почему он не на скамье подсудимых?! Почему он в зале?
Судья снимает с головы свой парик с белыми завитушками, вытирает им вспотевшее лицо и стучит большим деревянным молотком по столу. Он вызывает меня как свидетеля… А Фридриха, Таню и Шуру – как моих переводчиков.
Эрих Шредер тоже рвется в переводчики, размахивает книжками Ричарда Шелдрейса и Конрада Лоренца, на на него никто не обращает внимания…
Я поднимаюсь со своего места на задние лапы, передней лапой сразу указываю на Франца Мозера и спрашиваю, почему он не на скамье подсудимых?
Фридрих, Таня и Шура нестройным хором переводят мои слова на Человеческий язык, но в эту секунду толстая девица и Франц Мозер выхватывают автоматы и начинают нас всех расстреливать!..
Падает Фридрих, падает фон Дейн, Таня, Шура с простреленным животом корчится на полу… Я чувствую, как в мое тело впиваются несколько пуль, слабею, и угасающим сознанием вижу Рэкса и Кота– Бродягу, летящих через весь зал на толстую девку и Франца Мозера…
Слабо вижу рыдающую, почему-то мокрую и очень холодную Дженни… Она старается зализать мои раны, но все время соскальзывает языком с кровоточащих дырок в моем теле – вниз, к ЭТОМУ САМОМУ МЕСТУ!..
Я хочу сказать ей, что в такой момент это кощунственно и отвратительно, но силы меня покидают, я не могу вымолвить ни слова – ни по-Животному, ни по-Шелдрейсовски, и я, понимая, что умираю, в ужасе…
…ПРОСЫПАЮСЬ!
Сердце колотится так, словно вот-вот разорвется на тысячи частей! Но, кажется, сон продолжается… Потому что около меня лежит мокрая и холодная Дженни и что-то лепечет мне в ухо!..
Я окончательно открываю глаза. Рядом, действительно, Дженни! Действительно, жмется ко мне, стараясь согреться в моей шерсти… И, действительно, мокрая и холодная!
– Боже мой… Откуда ты, Дженни?! – шепчу я ей, боясь, что Фридрих услышит нашу возню и проснется. А у Дженни зуб на зуб не попадает.
– Ма-ма-ма-мартынчик!.. – говорит она. – У ме-ме-меня жуткие новости!..
– Что?! Что случилось?! – испугался я и лапой прикрыл дверь в спальню Фридриха. – Говори!
– Ма-ма-мартынчик, я так бежала… Дождь, снег, очень мокро, и я пролезла под вашими воротами, а у вас в саду меня чуть не съела какая-то ужжжжасная Собака! Вся рыжая, а кончик хвоста белый… Я чуть не погибла!.. Так страшно… Хорошо, что ты мне показал все проходы в дом!
(Дженни с Моникой позавчера к нам заезжали за чем-то, и я просветил Дженни насчет всех моих входов и выходов в дом и из дома.)
– И эта рыжая Собака лает таким тоненьким голосом, а зубы у нее! Ты бы видел эти зубы!.. Кошмар…
– Видел, видел! Это не Собака. Это одна моя знакомая Лисица. Что за новости? Не отвлекайся!..
Дженни лежит у меня под лапой, жмется ко мне, трясется, бедняга, и рассказывает следующее: с вечера Гельмут посмотрел по телевизору какую-то передачу и ужасно разнервничался! А потом сказал Монике, что ему все равно нужно заехать в одно место по делам фирмы и он может выгулять заодно и Дженни. Моника была только рада! Но поехал Гельмут не выгуливать Дженни, а прямо в Берг-ам-Лайм, к своей девке – дочке Франца Мозера…
– Она толстая? – тут же спросил я.
– Кто? – не поняла Дженни.
– Дочка Мозера.
– Нет, что ты! Тоненькая, с очень хорошей фигуркой. Слушай дальше…
Дальше было вот что: дочки Мозера в квартире не оказалось, а сидел там ее отец – Франц. Слава Богу, Гельмут взял Дженни с собой, а не оставил ее в машине! И она слышала все-все-все!
Незадолго до начала празднования Рождества Гельмут сделает вид, что у него не заводится его серебристый "Мерседес", и позвонит фон Тифенбаху, чтобы тот прислал за ними Мозера на любой из машин Фридриха. Когда Мозер приедет за ними, Гельмут попросит Монику сесть за руль папиной машины и вместе с Дженни ехать в дом Фридриха. А они с Францем Мозером, дескать, все-таки попробуют завести "Мерседес" и подъедут двадцатью минутами позже… Моника забирает Дженни, садится в отцовский автомобиль и уезжает, чтобы помочь своему папочке приготовить фейерверочные ракеты к началу праздника. Они всегда, еще с детства Моники, делали это вместе…