Кыся

– Кто бы этот кот ни был – хоть малаец, хоть китаец, хоть баварец, мы его сделаем РУССКИМ! Закажем ему потрясающие русские документы, и богатенькие любители домашней экзотики будут драться за право купить у нас этого Кота! А мы только цену будем набавлять… Ты вспомни, как у нас чуть с руками не оторвали того тупорылого щеночка, крашеного в полоску, которого мы продали за детеныша гиены?!. Вспомни какой был ажиотаж!..

– Правильно! Но то была Швейцария, Женева, и тот болван из Организации обьединенных наций, который купил этого щенка, на следующий день улетал к себе в Норвегию. Мы ничем не рисковали… А тут…

– А тут нужно работать на наших привычных немецких стереотипах, прервал его Шредер. – Раз большой и страшный, раз дикий, значит, – РУССКИЙ! А РУССКИЙ – это уже экзотика! Как крокодил, живущий в ванной комнате, или друг семьи – трехметровый тигровый питон в спальне. Сейчас это жутко модно!

– Гениально! – воскликнул Руджеро Манфреди. – Мы должны дать понять покупателю, что именно за этим котом стоит гигантская страшная страна вечные снега, Сибирь, тайга, мафия, белые медведи и миллионы немецких могил времен Второй мировой войны… И вот, среди этих могил по жуткой русской земле ходит такой дикий кот, способный разорвать в клочья белого медведя!..

– Точно! – подхватил Шредер. – Таким образом, мы резко вздергиваем цену на этого якобы РУССКОГО кота, а во-вторых, снова повышаем интерес Германии к России, сильно упавший после ухода Горби на пенсию. И черт его знает, может быть, на плечах этого кота мы с тобой еще и войдем в большую политику!.. А большая политика – это всегда большие возможности. А большие возможности – это всегда…

– Большие деньги! – закончил Манфреди.

Тэк-с… Мало было мне уголовщины с наркотиками, со стрельбой и трупами, не говоря уже о незаконном безвизовом пересечении границы, так теперь меня хотят втянуть еще и в политические разборки! Вот тут у меня от удивления и неожиданности просто отвалилась челюсть…

– Осторожно, Руджеро! – тревожно крикнул Шредер. – Смотри какие у него клыки!.. Это же саблезубый тигр, а не кот… Ты только посмотри на его клыки!

Руджеро Манфреди плотно закрыл за мной дверцу просторной клетки и молитвенно простонал:

– Я не могу смотреть на его клыки, когда я вижу его яйца!.. Яйца производителя! Могучего и неутомимого сексуала!.. Может быть не продавать его, оставить себе и начать потом торговать его котятами?

– Слишком рискованно. Даже при таких роскошных данных он может оказаться импотентом. Мало ли мы знаем примеров… – усмехнулся Шредер и поднял клетку со мной. – О Боже… Какой тяжелый, швайне хунд!

У немцев "швайне хунд", то есть, "Свинячья Собака", считается жутким ругательством. Это мне еще Коты-киевляне говорили.

– Что ты хочешь этим сказать? – недобро спросил Манфреди.

– То, что кот тяжелый.

– Нет, когда ты говорил про импотентов с роскошными данными!..

– Я имел в виду кота!

– А еще?!

– А еще, что он тяжелый, черт бы тебя побрал!.. А тяжелый он потому, что в два раза тяжелее любого нашего кота! Достаточно?!

– То-то же! – уже спокойно сказал Манфреди. – У нас в Италии за такие шутки стреляют.

– Ну, все, все! – примирительно проговорил Шредер и накинул на клетку клетчатый платок, чтобы меня не было видно. – Идем…

И я почувствовал, что мы куда-то пошли. Сквозь клетчатый платок не было видно ни черта, и мне ничего не оставалось делать, как улечься на бок и слушать Шредера и Манфреди. То ли от количества сожранной форели, то ли от необъяснимого предвидения, но я не испытывал ни малейшего волнения, ни испуга, ничего такого, что могло бы меня вывести из равновесия. Кажется, что я даже был немножко рад тому, что со мною случилось…

– Да, конечно, кот роскошный! И вес, и размеры… – восхищенно проговорил Манфреди таким тоном, будто мой большой вес и мои нестандартные размеры – дело его рук и предмет его личной гордости.

– И тем не менее, чтобы сделать из него настоящего ДИКОГО РУССКОГО КОТА – ГРОЗУ СИБИРСКОЙ ТАЙГИ, – нам придется над ним еще немало поработать, – кряхтя, сказал Шредер. – Кстати, неплохое название для новой породы – "Гроза Сибири"…

– Отличное название! – подхватил Манфреди. – Точно! Из него нужно делать подлинного ВАЛЬДВИЛЬДКАТЦЕ!..

Это у них так по-немецки называется дикий лесной Кот. Я об этом узнал еще от вице-консульской Нюси. В секунды восторженного оргазма она кричала мне: "Ты – мой Бог! Ты – вальдвильдкатце!!! Я умираю!.."

Правда, потом я случайно узнал, что в эти мгновения Нюся кричит такое любому Коту, которому она была не в силах отказать. Но это отнюдь не умаляло ее достоинств, а лишь делало ее еще более привлекательной. С Нюсей даже самый плюгавый Кот чувствовал себя половым гигантом!

Тэк-с… Значит, они хотят из меня сделать, во-первых, – "настоящего русского", а во-вторых, к тому же – "дикого"… Забавно! Интересно, как они представляют себе "настоящего дикого русского Кота"? С рогом на лбу и с серпом и молотом на груди? Или еще как-нибудь позатейливее? Ну, прохиндеи…

И тут, слышу, Шредер спрашивает у Манфреди: