Кыыс-Хотун

Нюргуна ехала на нарте Буокая. Болезнь ее не осталась у моря. На какое-то время она отступила в глубь организма, чтобы в удобную минуту вновь выпустить когти. Нюргуну постоянно бил озноб. Она не подавала вида, как ей тяжело. Часто она соскакивала с нарты и бежала, держась за край, но с каждым днем ее движения становились все более механическими. Она ловила себя на мысли, что ей все безразлично; прикажи кто-либо: «Умри!» — и она тут же умрет. Сначала на привалах девушка отворачивалась от сладострастных взглядов купца, но потом и они стали ей безразличны.

Буокай понимал ее состояние и всячески старался облегчить путь: при малейшей возможности объявлял привал, никогда не сокращал дорогу, если можно было проехать по ровному месту.

Питались они куропатками, в изобилии вспархивавшими из-под оленьих копыт. Можно сказать, вся эта длинная дорога купцу ничего не стоила — из своих запасов он тратил только чай и табак. Старик бил куропаток ровно столько, сколько нужно было, чтобы накормить трех человек.

Их путь пролегал то по узким ущельям, то по руслам замерзших рек. Горы, суровые и загадочные, со всех сторон окружали их. Над вершинами курился снежный дым, предвещая лавины. По ночам из-за скал слышался заунывный волчий вой.

Однажды старику показалось, что перед ними расстилается широкое незамерзшее озеро. Он свернул в сторону и только через много верст, когда они объехали препятствие, понял, что на самом деле это была отсвечивающая на солнце слюдяная гора. В другой раз им пришлось огибать настоящую воду. Откуда она берется зимой в тундре, где реки промерзают, кажется, до самого дна — никто не знает…

Иногда им везло, и они попадали на ночлег в охотничью избушку, укрывшуюся под снегом. По утрам старик вставал первым, тщательно осматривал полозья нарт, перекладывал груз. Услышав его скрипучие шаги, купец тоже торопился наружу.

Он почему-то вбил себе в голову, что охотник может бросить его одного, забрав пушнину. Буокай с презрением отворачивался от торгаша и трогал оленей.

За долгие недели пути купец, казалось, съежился до немыслимо малых размеров, охотник же, наоборот, неизмеримо вырос. Они поменялись ролями и в обращении друг с другом: купец все реже позволял себе повышенный тон, тунгус все чаще посмеивался над незадачливым ездоком.

Попав в охотничью избушку, Атласов первым делом обшаривал полки в поисках съестного. Обнаружив рыбу, он сразу хватался за нож, чтобы строгать ее.

— Ну что же, — язвительно улыбался Буокай, — придется нам завтра с утра заняться рыбалкой.

— Почему? — вскидывал голову Атласов.

— А что же ты положишь взамен съеденного чира?

— Ничего.

— Так не годится. Эта рыба оставлена для того, кто умирать от голода будет. Ну как, будешь завтра прорубь долбить?

Торгаш отдергивал руки от охотничьего запаса…

Нюргуне казалось, что они давно сбились с пути, кружатся на одном месте, но она не высказывала своих опасений, чтобы не обидеть старика. Горы, горы. Как черные стражи, высились скалы. Иногда они казались Нюргуне живыми людьми с настороженными хмурыми лицами. «Какую тайну сторожите вы, горы?» — тоскливо спрашивала их она.

…И вдруг горы расступились, и Нюргуна ощутила под ногой укатанную колею проселочной дороги.

Да, это была действительно колея, пробитая многими полозьями. Нарта легко скользила по ней, и пришлось ускорить шаг, чтобы не отстать. Сзади что-то весело кричал торговец, Буокай хранил невозмутимое молчание. По обочинам дороги темнели деревья — это были сосны! Правда, невзрачные, правда, корявые, искривленные морозом и ветром, но все-таки это уже не тундра!

Олени бегут все быстрее и быстрее. За ними невозможно успеть. Нюргуна попыталась вспрыгнуть на нарту, но поскользнулась и упала. Колючий снег ожег разгоряченное лицо. Нюргуна привстала и увидела то, что раньше закрывали оленьи спины: якутскую юрту, обмазанную землей и навозом, и искры над этой юртой. Они так и сыпались в ночное небо, освещая край трубы. Явственно почуялся запах дыма.

Нюргуна замерла. Ей никуда не хотелось идти. Ей было хорошо вдыхать дым и смотреть на искры. Не хотелось ни о чем думать, кроме того, что от этой юрты Буокай вернется назад, в тундру, что дальше ей придется идти по жизни одной.

Где-то у самого уха раздался храп, упряжка шарахнулась в сторону. Чья-то сильная рука обхватила Нюргуну, подняла и уложила на мягкое. Опомнившись, она увидела над собой смеющееся лицо Атласова. Куда девались его страх и затравленность, появившиеся у него за многие дни пути! Рот его был раскрыт… Но смеялся он, пел или только подгонял оленей — понять было невозможно.

XII

Как же все-таки внезапно и резко может преобразиться человек! Еще вчера в ледяных объятиях тундры купец был беспомощен и бессловесен. Но стоило ему переступить порог человеческого жилья и обогреть руки, как он тут же выпустил спрятанные до поры когти.

— Да, — сказал он самодовольно, — старик Буокай неплохой ездок! Долго ли заблудиться в тундре! А он в самую точку попал. Не зря я его нанял!