КЖД IV (СИ)

Но зачем ему эта жизнь? Этот бесконечный круг мучений, в котором он пленник?

Зачем, Госпожа дала ему этот глупый шанс, который он просрал?

Что он вообще делает?

Всего лишь несколько секунд падения вниз. Удар будет такой сильный, что сразу вышибет из него дух. Ну или хотя бы он потеряет сознание, и уже просто не будет ничего чувствовать, не будет больно, не будет тревожно. Ничего не будет.

И пускай он не отправиться по золотой лестнице к Вратам, пускай у него не будет ещё одной, быть может более счастливой и сытой жизни, пускай он станет пищей для бесплотного хищника, и весь, целиком и полностью, перестанет существовать.

Будто бы его и никогда не было.

Пальцы вот-вот соскользнут, его дыхание спокойное и ровное, он смотрит вниз, в сплошное облако тумана, которое скрывает неизвестно что. Подтягивается на руке, хватается второй рукой, упирается в скалу и выдыхает.

Нет.

Он не самоубийца. Он не хочет умирать. Как бы не было тяжёло идти вперёд, чтобы не нёс новый день, как бы не было всё черно вокруг, он хочет жить.

Пускай он пока не знает как и зачем, но узнает обязательно.

Виденье 39. Злобой сыты демоны

— Ты посмел! Ты посмел!

Кальдур ждал подобных выкриков и «теплого» приёма в деревне Хизран. Разыскать это место снова было непросто, пришлось до самого утра скитался по горным тропкам, пытаясь найти хоть какие-то знакомые ориентиры. Он вышел к деревне скорее случайно, уже потеряв всякую надежду.

Его новые «знакомые» приметили ещё на подходах, бросили свои дела, ринулись наперерез, обступили полукругом, не давали пройти внутрь селения, хотя он и не пытался. К двум «братьям» добавились их молодые товарищи и даже пара девушек, накал криков всё нарастал, из каменных домов высыпали жители, чтобы стать свидетелями расправы.

— Вы правы, — поприветствовал их Кальдур, подождав пока поток оскорблений хоть немного стихнет. — Это я виноват в смерти Хизран. Не стоило её с собой брать. Можете делать со мной всё, что хотите.

Он поднял руки, распростёртые в стороны, и крики ненависти задохнулись. Его спокойствие и искренность обезоружили разгневанную толпу, но всего на несколько мгновений. А дальше его покачнуло от тяжёлого удара в голову. Булыжник скользнул по скуле, выдрал из неё кусок кожи, из раны обильно полилась кровь. Он придержал шевельнувшуюся внутри Серую Тень, чтобы та сразу не начала исцелять его. Он ощутил с тысячу холодных и недовольных покалываний внутри, от которых хотелось вздрогнуть, словно от насекомых пробежавших по коже.

— Нам точно нужна эта театральная постановка?

— Заткнись. Не этого ли ты сама хотела?

Серая Тень отпрянула от его тона куда-то в глубину тела и снова затихла, погружаясь в сон. Ей на самом деле было плевать, что с ним будет. Как и ему самому. То, что было у него внутри, очерняло всё, даже свежий и почти сладкий горный воздух, нужно было дать этому выход или он сломается.

Ночью он спал часа два от силы. Даже зрение доспеха не могло ему ничем помочь в сплошной мешанине горных вершин, тропок, ведущих неизвестно куда и неба, которое, то блистало звёздами и непонятным свечением, то покрывалось тяжёлыми тучами, с которыми не мог управиться даже шквалистый ветер.

Сны ему не понравились.

В первом он снова видел Хизран. Она была в его снах частым гостем, но усталость и нервы превратили последний её визит в сущий кошмар.

Они были одни такой же тёмной ночью в горах. Дул холодный ветер, и в нём ощущалась влага о ручья, который тихо журчал поблизости. Она скинула с себя платье, практически одним движением, обнажила татуированное тело, без стеснения и неловкости кинулась к нему в объятья. Он пытался отстранить её, даже во сне, вспоминая, что она замужем, но это был не тот сон, какие бывают о женщинах.

Она была куда сильнее физически, скрутила его и не отпускала, от её жестокого взгляда хотелось спрятаться, она не моргала, её кожа была холодной и гладкой как металл, она втыкала в него когти, выдирала из него кусочек за кусочком, а он не мог ничего сделать, только терпеть боль и неприязнь.

Во втором сне они с дядей курили трубку. Он, как и Кальдур, не был особо любителем, но тут почему-то они дорвались до табака с жадностью. Сидели у завалинки, у их дома на отшибе, пускали клубы дыма и смотрели вдаль — как сплошная стена тумана, внутри которой бьют молнии, метр за метром захватывает знакомые поля и идёт к ним. Им не было страшно, они смеялись и подбадривали друг друга, хотя Кальдур смутно понимал, что за этой стеной тумана уже ничего нет и не будет, что это конец. Конец всего сущего.

В третьем сне, ещё более смутном и тревожном, Розари кричала и бежала прочь, охваченная первобытным ужасом, было непонятно, где он и от чего именно бежит. Кальдур лишь запомнил веретено капелек крови, которая она оставляет за собой, и очень удивился тому, что её доспех не может остановить кровь.