L

Она отправилась на этот раз в гардероб, зашуршала куртка, молния на кармане свистнула два раза.

— Вот. — Женька протянула мне маленький пакетик с белым порошком.

— Не жалко?

— Нет, немного, — она улыбнулась. — Но ты — дороже.

Я не стала смотреть, как она спускает кокаин в унитаз. Зачем? Я понимала, что, если она захочет, то таких пакетиков…

Тем не менее, еще неделю я внимательно присматривалась к ней. И ничего не заметила. Ни в тот день, ни в последующие. Потом я перестала об этом думать.

* * *

Пока все было прекрасно, в моей голове не возникало никаких посторонних мыслей, но, стоило нашему кораблику покачнуться, стоило подуть холодному ветру, как на небе, в быстром беге облаков, мне снова стало видеться имя, складывающееся то из пушистых перьевых белых, то из иссиня-темных грозовых. Кира. А как она там? Чем наполнена ее жизнь сейчас? Думает ли она обо мне, хотя бы иногда? Читает ли мой дневник? Счастлива ли со своей Элиной? Или, может быть, они уже расстались? Рука тянется к телефону, чего проще — несколько секунд и я услышу ее голос в трубке. Но это же нечестно! И что я ей скажу?

Если бы все говорили правду, то как бы она звучала? «Привет, Кира. Я почти забыла о тебе, почти перестала морочить себе голову иллюзией тебя, я влюбилась в другую, и пока не возникало сложностей, я о тебе и не вспоминала. Но теперь, когда в моих отношениях с Женькой мне стало холодно и неуютно, твой светлый образ тут как тут. Я почти скучаю. Я хочу увидеть тебя. И, вполне возможно, не только увидеть». Так?

Или та же правда, но озвученная Женьке: «Знаешь, дорогая у меня не без большой любви в прошлом, помнишь, я рассказывала? Так вот, мы с тобой ссоримся часто в последнее время, мне иногда очень скучно, тебе тоже, я перестаю верить в наше будущее. И регулярно вспоминаю о Кире. И мне иногда кажется, что я сделала ошибку. Что, вполне возможно, с ней я была бы счастлива. И она, вероятно, лучше бы понимала меня. И, может быть, это она — моя судьба? И иногда мне кажется, особенно в последнее время, что у меня еще остались чувства к ней».

Нет уж! Так слишком просто. Сколько раз я убегала от реальных проблем в эту виртуальную реальность? Хватит прятаться от жизни, иначе эта музыка будет вечной… Батарейки для замены всегда лежат на расстоянии вытянутой руки. А, может быть, Женька думает так же? Может быть, она тоже вспоминает свою Катю, вздыхая о том, насколько ей проще жилось? Скорее всего, так оно и есть. Какие же мы люди, все-таки. Глупые хомо сапиенсы.

* * *

Я прекрасно помнила о том, что живу с «человеком-процессом», который быстро начинает скучать по военным сражениям и игнорировать уже завоеванное пространство. Нельзя сказать, что мы из безоблачного неба по скользкой горке скатились прямо в темный лес, мелкие стычки и конфликты всегда были неотъемлемой частью наших отношений. Мы прожили вместе полгода, и за это время бывало всякое. Но есть мелочи, а есть что-то серьезное. После пятнадцатого по счету обвинения меня в том, что она «вынуждена делать что-то, чего делать не хочет», я поняла, что река терпения обмелевает, и подводные камни уже задевают днища нашей лодки.

Мы плыли по течению, и, казалось бы, прошло всего несколько недель с того момента, как я, расслабившись, отпустила весла, как стало ясно — нас занесло не туда. Я, как и прежде, ждала Женьку по вечерам с работы, выслушивала ее офисные истории, мы так же уютно устраивались под одеялом, нажимая кнопки пульта телевизора. Но появилось внятно ощутимое напряжение. Внутри и вовне. Она садилась за компьютер после ужина. Я совершенно не понимала, какой смысл был в ожидании, если с ее приходом ничего не менялось. И в основе нашего спокойствия лежала моя уступчивость. Совершенно незаметно для себя я вписалась в ее, Женькину жизнь. В мелочах, в сетке мелочей, в которой можно запутаться, засыпать в полнейшей тишине и темноте, проводить свободное время так, как хочет она. Ревниво и агрессивно реагируя на мои самостоятельные перемещения по Москве, Женька настаивала на том, что мы должны куда бы то ни было ходить вдвоем.

Мы стали как два автобуса, которые решили ездить по трамвайным рельсам, но все время скатываются на неровную дорогу. Может быть, не хватало терпения? Может быть, впереди нас бежало желание получить что-то? Любовь?

— Люби меня больше.

— А ты — меня…

Один из самых очевидно грустных диалогов.

Кто-то изначально слабее, кто-то сильнее. Кому-то близка роль жертвы, обвиняющей в своих неудачах других людей, кто-то переживает несчастья молча и делает выводы. Некоторые ноют, жалуются, страдают. Те, кто не делает этого, носит пришпиленную к спине бумажку: «стерва». Никогда не понимала, какой смысл вкладывают в это определение: жестокая, эгоистичная, расчетливая, самовлюбленная… Ну, бог с ними. Речь не о трактовках понятий, а об изначальной склонности: одних — действовать, других — ныть. И первых не любит большинство, как это ни странно. Им не сочувствуют, им отказывают в понимании. Но они и не просят, отвыкли уже. И им от этого себя не жалко, если только редко и чуть-чуть.